С утра пораньше, помолившись и потрапезничав, дружина собралась у местной церквушки. Опять вышел весь народ, на этот раз провожать опричников.
Бордак, покуда шло построение и прощание, отвел в сторону старосту села:
– Я вчера, Семен Васильевич, прознал у сотника крымчаковского, что тут было три десятка ворога, с ними помощник мурзы Крымского ханства. Он якобы недалеко от села встречался с каким-то из наших знатных вельмож, что прибыл к селу на струге. Ты видал этот струг?
– Видал, – ответил Коростыль, – он не у села вставал, а выше по течению, откуда и пришел. Стоял недолго. Подходили к нему всадники, на татар похожие, а по сходням на берег выходил и вправду знатного, видать, рода мужик. Боярин, не меньше. Поговорил с приехавшими, поднялся опять на струг, тут же гребцы за дело взялись, пошли вдоль берега наверх по реке. А те, что подъезжали по суше, вскочили на коней и ушли дорогой.
– Вельможу того не рассмотрел?
– Не-е. Далеко было.
– А может, кто из отроков тем временем возле того места промышлял рыбалкой?
– Не было там наших.
– Плохо.
– А чего плохо-то?
– То, что предатель этот вельможа. Нам бы знать, о чем он с крымчаками гутарил. Но… теперь не узнаешь.
– Да и бог с ним. Коли предал родину свою, все одно рано или поздно попадется.
– Это так, но мне от этого не легче.
– Михайло Лексеич, дружина готова к переходу, – подъехал к ним Парфенов.
– Ну, давай, Семен Васильевич, живите тут спокойно, – пожал руку старосте Михайло.
– Вам счастливого пути и… не знаю, можно ли?
– Чего?
– Кланяйся от нас батюшке государю. Конечно, мы люди маленькие, чернь, но за него крепко стоим.
– Поклонюсь, будет возможность.
Михайло вскочил на коня и отдал команду:
– Дружина, по десяткам, в обратный путь, вперед!
Всадники вскочили на коней и понеслись вперед – это был головной дозор, позади встали еще трое, тыловое охранение. Дружина вышла из села в сопровождении кучи мальчишек и отроков, что с гаками и криками провожали ратников с версту.
На обратный путь ушла неделя. И уже в первые дни ноября вошли в Москву. На этот раз шли не по десяткам, всей ратью. На Москве никто не встречал опричников, люди отходили на край дороги, пропуская дружину, и продолжали заниматься своими делами. Ночной дождь перешел в мокрый снег. Дошли до опричного двора. Там государя не было, уехал в Александровскую слободу с ближними вельможами, поэтому доложились Малюте Скуратову, и Бордак с Парфеновым отправились к себе на подворья.
Несмотря на ненастье, Герасим первым заметил хозяина. Бросился открывать ворота.
– Ну здравствуй, Герасим, как вы тут без меня? – соскочил с коня Михайло.
– Худо. Нет, на подворье порядок, худо, что тебя не было. Алена дюже печалилась, хотя хозяйством занималась.
Из дома выбежала боярыня и повисла на шее Бордака:
– Вернулся, милый!
– Обещал же, Алена.
Они долго обнимались, а потом поднялись в горницу.
Марфа топила баню, Герасим собирал нехитрую закуску, вытащив ендову с вином.
– Хорошо дома, ох и хорошо! – сбросив сапоги, проговорил Бордак и вдруг заметил, что Алена смущается. – Что с тобой, Аленушка, не захворала ли?
– Нет, Михайло, ребеночек у нас будет.
Бордак вскочил, схватил жену и, подняв, начал кружить под непрерывный радостный смех Петруши, что также пришел в горницу.
– Ты не знаешь, Аленушка, как я счастлив! И когда рожать?
– Где-то к средине лета ближе, Михайло.
– А кто будет?
– Ну откуда мне знать? – улыбнулась Алена. – Ты кого хотел бы?
– Мужик у нас уже есть, хотел бы девочку-красавицу, чтобы на тебя похожей была.
– Помолимся, Михайло, Бог услышит нашу просьбу и смилостивится.
Они встали под образа.
За окном же ветер, налетевший с севера, кружил настоящую метель. Вот будет радость после нее для малышни, баб снежных лепить, крепости потешные возводить и играть в снежки. Им что? Они под заботой и защитой родителей!
Глава восьмая
Александровская слобода, декабрь 1570 года
Помолившись в Покровском храме, примыкавшем к дворцу, царь Иван Васильевич с верным помощником Малютой Скуратовым прошел в царские палаты. На улице морозно, стража, кутаясь в тулупы, грелась поочередно у костров.
Вечер выдался ветреным, но без снега. Во дворце же жарко от натопленных печей.
Царь сбросил шубу, которую поймал слуга, прошел в палату, где обычно принимал самых близких вельмож и где проводил встречи, о которых знать было должно весьма малому числу людей. Присел на деревянный трон, расстегнул ворот рубахи, отставив посох в сторону. Рядом на скамью сел Григорий Бельский, преданно смотревший в очи царя.
– Я не слышал, Малюта, как с заданием справились Бордак и Парфенов.
– Ныне и хотел доложиться, потому как только на Москве сам узнал об их успехах.
– Что узнал?
– Были татары на Оке у Мурома. Числом небольшим, но были. Смотрели засеки.
– Ты гляди, куда прошли, к Мурому! А Девлет желает по весне идти к Козельску?
– По докладам так.
– Чего ж тогда крымчаки делали у Мурома?
– Разведка. Но главное, что удалось прознать боярину и княжичу, что помощник мурзы встречался на Оке с нашим, русским вельможей, прибывшем к селу Варное, у которого действовала дружина Михайло Бордака, на струге. Прознать, кто был этим вельможей и о чем говорил с татарином, не удалось.
Иван Васильевич посмотрел на Скуратова:
– А не для этой ли встречи выходили крымчаки к Оке?
– Уж слишком далече, государь.
– Коли важные вести, то и далече пойдешь.
– Ну, коли так, тогда, может, и из-за того.
– Ты мне отчет о рейде дружины составь!
– Уже готов.
– А лучше вызови-ка сюда Бордака с Парфеновым. Сам их послушаю.
– Нынче же пошлю гонца за ними.
– Куда нынче-то, Малюта? Почитай, ночь уже на дворе.
– Я хотел молвить поутру, на рассвете.
– Поутру посылай и зови сюда думного дьяка Щелкалова да боярина Михайло Воротынского.
– Уразумел, государь. Они оба сейчас на Москве, гонец к Бордаку передаст твой наказ и им.
– Значит, послезавтра можно ждать?
– Это коли не заснежит, а так и на третий день.
