– Сложное поручение даешь, государь, – погладил бороду Воротынский. – Единые правила на бумаге выписать не трудно. Но на бумаге. На местах то займет много времени, покуда установится нужный и должный порядок, согласованное взаимодействие.
– Согласен, что сложное, посему и решил доверить сие дело тебе, опытному воеводе.
– Уразумел, государь. Сделаю все, что в моих силах.
– И в деле том моя поддержка всемерная. Что потребуется, сообщай, получишь. Что решишь, так и будет. А порядок? Его наведем. Успеть бы до весны. Но хоть и не успеем все перекрыть, то главные направления закроем. Должны закрыть.
– Я все уразумел.
Царь распорядился:
– Главе Посольского приказа до отдельного распоряжения быть на слободе, а тебе, Михайло Иванович, после отдыха путь в обрат на Москву.
– Да, государь.
– Ступайте! Да поможет тебе Бог, Михайло Иванович!
Вельможи удалились, в палату зашел Скуратов:
– Что далее, государь?
– А ты не ведаешь?
– Может, отдохнешь перед тем, как принять Бордака с Парфеновым?
– Отдыхать не буду, а лекаря позови, что-то спину ломить начало. Как доктор уйдет, позовешь боярина и княжича.
Пока иноземный лекарь осматривал царя, посыльные Скуратова вызвали во дворец Бордака и Парфенова.
Им пришлось ждать, покуда лекарь не закончит осмотр и оказание помощи.
– Слышал, Михайло, понесла твоя жена? – хитро улыбаясь, спросил у Бордака Скуратов.
– Понесла, Григорий Лукьянович.
– Радуешься?
– Как не радоваться, конечно, радуюсь.
– Дети – это хорошо. Недовольна, наверное, супруга частыми отлучками мужа?
– Кто же тем доволен может быть из баб? Но моя все понимает. И более ее страшит не сама разлука, та хоть и тяжка, но переносима, а то, что могу не вернуться.
– Это да. Но все мы под Богом ходим.
– Сущая правда.
– Привет ей от меня.
– Благодарствую!
Скуратов перевел взгляд на Парфенова:
– Ну, а ты, княжич, когда позовешь государя на свою свадьбу?
– Э-э, Григорий Лукьянович, то видать не скоро.
– Пошто так?
– Да все не встречу никак той, которую любил бы всю жизнь. А другой мне не треба.
– А давай я тебе найду невесту. И красивую, и богатую.
– Нет, Григорий Лукьянович, я как-нибудь сам.
– Гляди, а то у меня есть на примете девицы достойные, скромные. Женами хорошими будут.
– Хороша жена, коли с ней в любви и радости живешь.
– Так ты оцени поначалу.
– Нет, извиняй, сам.
– Ну, сам так сам.
– А с чего ты вдруг о моей женитьбе заговорил? – заинтересованно спросил Парфенов.
– Ладно, время есть, откроюсь, – усмехнулся Скуратов. – Князя Бургова знаешь?
– Владимира Юрьевича? Слышал о таком, но не знаком.
– Он все боле в вотчине своей, в деревне проживает. Но и на Москву наведывается, особенно зимой. Так вот дочери его Анфисе уже семнадцатый год пошел, а все в девках.
– Пошто о ней ведаешь, Григорий Лукьянович?
– По то, что где уж, когда не знаю, но видела она тебя, княжич, и полюбился ты ей.
– Вот так прямо сразу и полюбился?
– А что? Вон, Иван Васильевич свою до сих пор вспоминаемую первую супругу, Анастасию Романову, с первого взгляда полюбил. А претенденток вельми много было, глаза разбегались, как рассказывали люди знающие. Но царь сразу выделил Анастасию. Венчались и жили они счастливо, покуда вороги проклятые не извели ее, а до того и царевича малого, но ты ту историю ведаешь.
– Ведаю.
– А Анфисушка красна, и любо то, что скромна и характер имеет смиренный. Я князя хорошо знаю, бываю у него на подворье, когда время выдается. Так что, поглядишь на девицу?
– Извиняй, боярин, но тебе какое дело до моей женитьбы?
– Никакого, Василь Игнатьевич, просто пара бы из вас вышла хорошая. Но не желаешь так не желаешь. Дело действительно только твое и личное.
– А что? Поглядеть можно, пошто нет? То ни к чему не обязывает, – неожиданно проговорил княжич.
– Вот, верное решение. Отец-то, князь Игнат Иванович, супротив твоего решения не будет? Его слово веское.
– Он, как и ты, не единожды уже молвил, что жениться мне пора. Супротив моего выбора не будет, благословит, коли дойдет до этого, в чем у меня сомнения большие.
– Насильно тебя никто под венец не поведет.
– И когда увидеть ту красавицу Анфису можно будет?
– А как на Москву приеду, так и организую все. Организовав, сообщу.
– Добро, Григорий Лукьянович, договорились.
Из царской палаты вышел доктор, и Скуратов тут же поспешил к нему:
– Ну что, Элизеус?
– С гос… сударем порядок. Но треба больше отдыхать ему, слишком много трудится.
– Ты ему о том сказал?
– Сказал.
– И что?
– Ты своего государя не знаешь? – рассмеялся Элизеус. – Куда-то послал, а вот куда, так и не понял.
– Далеко, не думай о том.
– Иван Васильевич сказал, чтобы ты с боярином и княжичем заходили.
– Угу! Идем.
– А все же куда он меня послал?
– То у него и допытывать надо было.
– Он молвил. Не запомнил.
– Ну и ладно. Ступай, но будь под рукой.
– Я у себя в палатах.
Скуратов, Бордак и Парфенов зашли в залу царя. Иван Грозный, как и прежде, ничем не выдавая немочь, сидел на троне. Так же поднялся, как и в приход Воротынского и Щелкалова:
– Приветствую, Михайло Алексеевич, и тебя, Василий Игнатьевич!
– Долгих лет тебе, государь! – поклонились вельможи.
Царь присел, указал на лавку. Сели и боярин с княжичем.
– Позвал я вас для того, чтобы выслушать, как выполнили последнее задание у Мурома, – отставив посох, начал Грозный. – Мне представили отчет, но бумага есть бумага, желаю воочию услышать.
Бордак поведал о выходе в селение Варное, где были замечены татары. Рассказывал подробно, ведая, что царю важны любые мелочи.
Тот, выслушав, проговорил:
– Плохо, что изменника нашего, что на струге приплывал к селу, не поймали, но вы не знали о том, а посему простительно. Что означает сия встреча, о том можно только догадываться. Однако то, что крымчаки малыми отрядами зашли так далеко в наши земли, еще хуже. Как они обошли сторожей? Пошто не прятались, а выставляли себя напоказ? Непонятно. У вас мысли на это есть?
