Сервас напрягся. Выйдя из госпиталя, они осмотрели его комнату вместе с еще одним студентом и скрыли, что нашли странные фотографии. Он тогда спросил себя, что будет, если адвокат защиты допросит охранника.
– Ну, это ведь тоже всего только фото…
– Ты сам снимал?
Домбр ухмыльнулся.
– Как бы мне это удалось?
– Тогда где достал?
– Тут есть черный рынок, там и купил.
– С какой целью?
– Что?
– Зачем тебе эти фото?
– Как это зачем? Это искусство, жесткое искусство!
– Искусство? – переспросил Ковальский, словно рыжий изрек что-то очень важное.
– Да, искусство.
– В любом случае фотографировать трупы без согласования с родственниками незаконно, ты это знаешь? – Он выдержал паузу. – Особенно в таких унизительных позах…
– Редко когда тот, кто помер, старается хорошо выглядеть.
– Да ты-то что знаешь о смерти? – возразил Ковальский, наблюдая за его реакцией.
В белых глазах вспыхнул огонек, а потом рыжий покачал головой.
– Да, конечно, ровным счетом ничего. Ничего, кроме фотографий.
Эти слова он произнес совершенно неискренним тоном, зажав в коленях сложенные руки, в позе защиты. Манжен и Сервас переглянулись.
– Где ты был в ночь с четверга на пятницу, с десяти до полуночи?
– Когда?
– Ночью в четверг, с десяти до полуночи, – повторил Ковальский.
Студент задумался.
– У себя в комнате.
– Кто-нибудь с тобой был?
– Э-э… Нет, я был один.
– Стало быть, никто это подтвердить не может?
– Никто, – нехотя выдавил из себя рыжий.
Сервас и Манжен снова переглянулись: судебный медик констатировал смерть обеих девушек в период с полуночи до двух часов ночи.
– Послушайте, но это не потому, что я был…
– А с полуночи до двух часов?
– Что – с полуночи до двух часов?
– Где ты был в это время?
– А?.. Не понимаю… С подружкой был.
Сервас почувствовал, что между ними словно пробежал электрический ток.
– Объясни.
– Она была на концерте и вернулась около полуночи.
– И остаток ночи вы провели вместе?
– Да.
– И как зовут твою подружку?
– Люси Руссель. Что-то я не врубаюсь. Это самое случилось с десяти до полуночи или с полуночи до двух? Можно как-нибудь поточнее?
– А где сейчас твоя подружка, где ее можно найти?
– У родителей. Она вернется на факультет завтра.
– Ты знаешь их номер телефона?
Седрик Домбр продиктовал номер.
– А тот человек, с которым ты разговаривал? – вдруг сказал Ковальский.
Студент застыл. Воцарилось молчание.
– Какой человек? – Лицо его словно свело судорогой.
– Тот, кого ты боишься… кто может причинить тебе зло… Тот, что беспощаден…
– Да чушь все это… – огрызнулся парень. – Я был не в себе, нес всякую околесицу…
– Уверен?
В широко раскрытых глазах рыжего промелькнула искра ужаса. Он кивнул.
– И все-таки ты…
– Да отстаньте вы от меня с этим…
Седрик Домбр уже почти кричал, и они поняли, что он вот-вот расплачется. Парень затравленно глядел на полицейских.
– Я не хочу больше об этом говорить… Не хочу… Умоляю вас…
* * *
Вся группа собралась в другом помещении.
– Люси Руссель подтвердила, что в четверг вечером действительно была на концерте в центре Тулузы. Она пришла к Домбру уже около полуночи и оставалась там до восьми утра, а затем ушла на лекции.
Лоб шефа группы перерезала морщина.
– Надо бы ее выслушать, – сказал Ковальский.
– Но сегодня воскресенье, – заметил Манжен.
– Скажи ей, чтобы пришла завтра к началу дня. А с ее дружка глаз не спускать, они не должны пересечься.
– Вид у нее был очень удивленный, – сказал Манжен. – А он запаниковал, когда оказалось, что на первый отрезок времени у него нет алиби.
Ковальский кивнул.
– Знаю. И это говорит о том, что он понятия не имеет, в какое время все произошло.
– И что алиби у него – не фуфло, – прибавил Манжен.
Сервас откашлялся.
– Не уверен, правильно ли я понял: если он и виновен, то прекрасно знает, что никого не убивал между десятью и полуночью. Но тогда время указано неправильно.
Ковальский с улыбкой повернулся к Манжену:
– Малыш меня иногда раздражает, а тебя? О’кей, ладно. Но если он виновен, как ты говоришь, он придумал бы себе вместе с подружкой алиби получше. Так, на всякий случай. Она вернулась в полночь. Но алиби на этом строить опасно, ведь мы легко можем проверить, была ли она на этом концерте.
– Если он убил их в два часа ночи, то этого для алиби вполне достаточно.
Ко уставился на него.
– В том-то и проблема, – согласился он. – Но тогда получается, что врет его подружка. Вот видишь, малыш, все далеко не так просто, как в телесериалах.
– А тот тип, о котором говорил Седрик? Он пугается каждый раз, когда о нем заходит речь…
Ковальский коротко кивнул.
– Может, он комедию перед нами ломает. Как те парни, что якобы слышат голоса и которыми якобы управляет Бог. Это классика – все перекладывать на кого-то: на сообщника, на галлюцинацию, на Сатану или на мировой заговор… Он твердит, что даже говорить о нем не желает, потому что на самом деле никого нет и он не знает, что бы еще такое придумать.
– Но он был по-настоящему напуган тогда, в подвале, – возразил Сервас. – Готов дать руку на отсечение, что это была не комедия.
Ковальский бросил на него острый взгляд.
– Возможно… Но не бесспорно… Со временем ты поймешь, что некоторые вруны ведут себя очень убедительно. Ну да ладно. Камеры для задержанных тут пока функционируют? Определим-ка парня в КПЗ. Мартен, иди домой. Ты мне пока больше не нужен, к тому же у тебя двухлетняя дочурка, и она тебя ждет.
Однако Серваса не покидали мысли о насмерть перепуганном парне в подвале и о загадочном беспощадном человеке, который держится в тени. Этот человек и высокомерный и лукавый писатель – одно и то же лицо?
* * *
Открыв дверь в квартиру, Мартен обнаружил там Александру и Марго.
