Даже в темноте она увидела, как вспыхнуло его лицо. Он пристально, в упор посмотрел на обеих, и его глаза сверкнули вожделением и жестокостью.
– А вы, оказывается, классные девчонки, – сказал он.
Часть I
1993
Глава 1, в которой найдены две девушки в платьях первопричастниц
Он любил эти минуты. Любил трижды в неделю, и зимой, и летом, нестись по воде, мчаться со скоростью ветра вдоль островов на Гаронне. Мимо Гран-Рамье, мимо маленького островка Мулен, мимо острова Ампало. В лучах рассветного солнца. Когда город еще только-только просыпается. Было всего полседьмого утра, а термометр показывал уже пятнадцать градусов.
В шортах цвета морской волны, в белой тенниске, согнув ноги, напрягши руки и выпятив грудь, он толкал по воде свой узкий челнок: спиной к носу, зад крепко, словно привинченный, сидит на подвижной скамейке, которую все без всякой насмешки называют «кулисой». Его завораживало движение воды под веслами. И тело двигалось в четком ритме, согласно четырем фазам гребли: придать челну движение, то есть оттолкнуться ногами и напрячь руки в гребке; потом вытащить весла из воды и отправить их за спину, медленно и аккуратно сгибая ноги, чтобы не нарушить плавность скольжения, и снова погрузить весла в воду. Дело было в непрерывном скольжении, и все подчинялось тому, чтобы его добиться: тонкий расчет силы, мощность толчка, время расслабления. Этот вид спорта давал нагрузку всем мышцам: спины и живота, рук и ног, бедер и ягодиц… И еще развивал умение сосредоточиться.
Он плыл мимо острова Гран-Рамье, где располагался стадион и прятался среди деревьев университетский городок на сваях. По водному простору наш спортсмен скользил в одиночестве, поскольку терпеть не мог грести в команде. Метрах в ста слева, за бетонной дамбой, возвышались прямоугольники жилых домов. Справа берег зарос буйной зеленью и изобиловал ручьями, напоминая тем самым Луизиану. Узкий, длинный челнок скользил по направлению к высокой зеленой трубе химического завода азотных удобрений, которую прибрежные жители называли «Зеленой Башней» и которая выплевывала в бледную голубизну неба дым с примесью нитратов аммония. Спортсмен был химиком. Он знал, что башня грануляции азотных удобрений должна быть снабжена системой очистки, как и все подобные предприятия, но эту не снабдили. Ассоциация Друзей Земли неоднократно заявляла о «бомбе замедленного действия», которую представляет собой химическое предприятие, расположенное в самом сердце Тулузы. Он был химиком и знал, о чем идет речь. Завод не только стоял слишком близко к жилым кварталам, во время Первой мировой войны там производили огромное количество пороха и взрывчатки. После войны спрос на взрывчатку резко упал, и пороховое производство, вместе с запасами нитроцеллюлозы, оказалось в руках того, кто затопил его в ближайших озерах между Содрюной и Гаронной. Согласно последним сведениям, эти запасы и ныне там, под водой. Тем временем, спустя восемьдесят лет, кое-кто ими заинтересовался. Этого пороха хватит, чтобы взорвать весь департамент. На сегодняшний день вопрос о нейтрализации запасов пока никто не рассматривал. Интересно, насколько возросла численность населения за эти восемьдесят лет?
Не доехав до прибрежной зоны завода, он свернул направо, в узкий рукав реки. Зелень по берегам стояла плотной стеной, и создавалось впечатление, что лодка вошла в старицу. Его всякий раз поражали тишина и умиротворение, царившие в этих местах. Какое-то почти религиозное спокойствие. Словно ты вдруг покинул город и оказался в параллельной вселенной. Он чуть замедлил ход лодки. Это был его любимый момент. Возле самого берега плавал какой-то мусор, за ветки цеплялись полиэтиленовые мешки, однако если б не эти детали, то не хватало бы только скрипки с аккордеоном. «Рожденный в старице», «Born on the Bayou»
[1]. В теплое время года он видел здесь черных коршунов, отливающих синим стрекоз и писающих лягушек – так их прозвали за струю мочи, которую они выпускали в того, кому удавалось их схватить.
За деревьями угадывались постройки, но здесь, в объятиях реки, он был один. Он скользил по воде все медленнее, наслаждаясь такой безмятежной интерлюдией, как вдруг справа от него появилось нечто, чего точно не было, когда он заплывал сюда в последний раз. У самых корней дерева виднелось что-то большое и белое, словно два гигантских полиэтиленовых мешка. Ой, нет… Матерь Божия! Два полупрозрачных белых пятна на фоне зеленых листьев и кустов оказались двумя белыми платьями, развевавшимися на ветру. А под платьями угадывались четыре руки, четыре ноги и две головы… Две человеческие фигуры. Или то, что теперь ими считалось… Он почувствовал, как сильно заколотилось сердце. Гребля для сердца очень полезна, и с годами он приобрел неплохую способность регулировать дыхание, а потому владел и аэробным, и анаэробным. Однако его мозг все-таки расшифровал то, что он увидел, и сразу послал истерический сигнал надпочечникам, а те выбросили адреналина – хоть отбавляй. И как следствие, вне зависимости от того, атлет ты или нет, неизбежно проявляются чисто физиологические реакции: увеличиваются сердечный ритм и артериальное давление, легкие расширяются, а кровь перенаправляется из пищеварительной системы к мускулатуре, легким и мозгу. Все эти реакции впечатаны в память нашего тела с одной целью: сделать организм способным либо быстро убежать, либо как-то отреагировать, то есть принять бой.
Франсуа-Режис Берко отреагировал.
Для начала он вертикально опустил весла в воду и толкнул их вперед, чтобы остановить лодку. Затем вытащил весла из воды, подтянул руки к груди, снова окунул весла в воду и с напряжением протянул руки вперед, чтобы дать задний ход (профи называют этот прием «табанить») и подойти к белым платьям, что бы в них ни было. И два белых силуэта стали приближаться.
Он не сбавлял скорости, пока не остановился напротив них.
Надо сказать, то, что он увидел, отнюдь не способствовало восстановлению идеального обмена веществ в его организме. Два белых платья были похожи на одежды для первого причастия, с пояском, завязанным вокруг талии, или в крайнем случае на очень строгие подвенечные наряды. А в них – о господи! – оказались две молоденькие девушки с длинными волосами цвета мокрой соломы. Они сидели у самого берега, метрах в трех друг от друга. Их толстыми веревками привязали к стволам двух деревьев, лицом к лицу, с подбородками, упершимися в грудь. У одной из них на шее висел деревянный крестик, а распухшее лицо за завесой мокрых волос, похоже, было жестоко избито и изуродовано. На гребца накатила тошнота, желчь поднялась к самому горлу. Он перегнулся через борт и сунул два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту, а заодно и избавиться от лишней соли, если только такое выражение применимо к пресной воде.
Он глупо твердил себе, что в последний раз полез в эту протоку и, может быть, в последний раз отправился на челне по этой гребаной реке, а может, и с греблей надо завязывать, черт побери! Во всяком случае, он твердо знал, что никогда больше не сможет проплыть мимо этого места, без того чтобы жуткое видение не возникло перед ним снова. Он все спрашивал себя, что же за чудовище оказалось способным на такое, и, несмотря на жару, его начал бить озноб.
