– Раздевайтесь, – повторил шеф группы.
Оба секунду смотрели друг другу в глаза, затем Эрик Ланг наклонился и начал медленно, с непринужденностью стриптизера, стаскивать ботинки. Он расстегнул и снял рубашку, потом ремень, носки и белые брюки. В этот момент кто-то сказал: «Ни фига себе!», и в комнате наступила тишина. Все четверо рассматривали одно и то же. С одинаковым удивлением. Сервас никогда не видел ничего подобного. И остальные, скорее всего, тоже.
– Трусы снимать?
– Нет… нет… и так хорошо…
Ковальский прищурился.
– Что это такое? – поинтересовался он.
Ланг указал на свои ноги.
– Это?
– Да.
– Ихтиоз.
– Что?
– Эта штука называется ихтиозом. Врожденное заболевание кожи.
Все уставились на серо-коричневые ромбовидные чешуйки, покрывавшие сухую, морщинистую кожу его ног, бедер, живота и груди. «Чешуя, – подумал Сервас, – как на змеиной коже». Как на тех фотографиях… Он вздрогнул и почувствовал озноб, словно в комнате вдруг стало холодно.
– Название происходит от греческого ихтис, что означает рыба. Из-за чешуек, разумеется. Хотя мне бы больше… нравилось походить на змею. – Он улыбнулся. – Это очень древняя болезнь. О ней упоминали еще в Индии и Китае за много веков до Иисуса Христа. Кожа делается ломкой, отшелушивание происходит постоянно, так что можно сказать, что я оставляю чешуйки повсюду, где прохожу: и здесь, и, к примеру, на месте преступления…
Он бросил выразительный взгляд на Ковальского.
– Хорошо, одевайтесь, – сказал тот.
– Вы уверены? А разве не хотите осмотреть мою задницу?
– Один совет: никогда со мной не хитрите, Ланг, – сурово отчеканил сыщик.
– Пошли, человек-змея, надо снять твои отпечатки пальцев, – бросил Манжен с мрачным сарказмом.
* * *
– Я хочу видеть своего адвоката.
– Он уже в пути.
Это сказал Сен-Бланка. Со своей ранней лысиной и сильными очками Сен-Бланка был похож на карикатуру на конторского клерка. С виду невозмутимый, он обладал силой инерции, которая позволяла ему амортизировать любую волну шока: качество в высшей степени полезное при допросах. Ковальский и Манжен молча глядели на Ланга, как двое хулиганов, замышляющих какую-нибудь шкоду.
В коридоре звучный баритон спросил, где кабинет шефа группы, и на пороге появился высокий, массивный человек с пятидневной щетиной, глазами навыкате и повадками сангвиника.
– Здравствуйте, мэтр Ногале, – сказал Ковальский.
Адвокат бросил на всех взгляд, в котором отражалось и классовое презрение, и абсолютное безразличие. Затем нахмурил брови и посмотрел на своего клиента.
– Всё в порядке?
– Всё хорошо. Но будет еще лучше, когда вы меня отсюда вызволите, – ответил Ланг, подняв голову. – И я собираюсь подать жалобу на плохое обращение и унижения.
– Гм… – поколебавшись, произнес адвокат. – Ваше задержание еще только началось, Эрик. Я ничего не могу сделать, пока не пройдет двадцать четыре часа. Вам сообщили, что против вас выдвинуты серьезные обвинения? Вы хотите встретиться с врачом? Вы можете сделать заявление, отвечать на вопросы или молчать.
Ковальский помассировал себе затылок.
– Совершенно верно, мэтр. Кабинет в вашем распоряжении, – сказал он, запирая ящики стола и вставая с места. – У вас полчаса. И ни секундой больше.
Через двадцать минут Ногале вышел, задрапированный в собственное достоинство и в статьи уголовного кодекса.
– Мой клиент заявляет, что невиновен, – объявил он с истинно профессиональной торжественностью. – Я здесь, чтобы сказать вам, что он не имеет никакого отношения к этому печальному событию и что я буду тщательно наблюдать за тем, как будет проходить содержание моего клиента под стражей. Надеюсь, ваши методы изменились вместе с помещением. Вам известна моя репутация, господа, от меня ничто не укроется.
И он пристально, одного за другим, оглядел всех.
– Нам известен ваш послужной список, мэтр, – спокойно заметил Ковальский, – и те, кого вы защищаете. Как вы говорите: «Все имеют право на защиту». А теперь ваше время истекло, – сказал он, посмотрев на часы. – Выход там, господин адвокат.
* * *
– Ладно, хорошо, – произнес Ковальский с таким благодушным видом, словно собирался посидеть с друзьями за шашлычком. – Так откуда мы начнем: с того, чем вы занимались в ночь убийства, или с вашего вранья в тот день, когда мы к вам приходили? Выбирайте сами.
Ланг сидел напротив них. Лицо его не выражало абсолютно ничего. Ковальский положил ноги на стол, скрестил на затылке руки и балансировал на двух ножках стула. За окном наступила ночь.
– С какого вранья?
– Люк Роллен, тебе это имя о чем-нибудь говорит?
Ланга перекосило – не то от неожиданного «ты», не то от услышанного имени.
– Так говорит или нет?
– Да…
– Вот так так! Так, значит, ты уже давно не встречался с сестрами Остерман, как утверждал тогда в гостиной, а?
Ланг помедлил, потом улыбнулся.
– Ну и что? Подумаешь, ну соврал. Но это еще не делает из меня убийцу.
Все это он произнес с насмешкой, и Сервас услышал, как рядом с ним вздохнул Манжен.
– Эту арию мы уже слышали, – спокойно ответил Ко. – И я тогда тебе ответил, что невиновного это из тебя тоже не делает.
– А можно перестать «тыкать»? – поморщился романист. – Мы пока недостаточно для этого знакомы, инспектор, и меня это «тыканье» пугает.
– Почему ты соврал? – продолжал Ковальский, не обратив никакого внимания на реплику.
Ланг поднял глаза к небу и развел руки в притворном раскаянии.
– Признаю́, я свалял дурака. Но тогда у меня было только одно желание: поскорее от вас избавиться. Если б я ответил, что недавно виделся с Амброй, я навлек бы на себя еще целый залп вопросов. А я торопился. А поскольку я не имею ко всему этому ни малейшего отношения, то сказал себе, что большой беды не будет, если все немного упростить и сократить.
– Упростить? Но ты ничего не упростил, Ланг, ты просто соврал. А соврать полиции – это правонарушение.
– Правонарушение, но не преступление, – уточнил писатель.
Рядом с Сервасом снова раздался вздох Манжена. Он повернул голову и увидел, что тот одну за другой терзает свои огромные пятерни.
– Ты не прекращал контакта с обеими девушками, ведь так? – терпеливо спрашивал Ко.
Ланг жестом дал понять, что ничего подобного.
– Да нет, вовсе нет. Прошлым летом я получил письмо от Амбры, и это было первое письмо за много лет. Она писала, что собирается переехать в кампус на острове Рамье, и теперь мы будем… в некотором роде соседями.
