Мартен кивнул и вышел из кабинета. Ему надо было перевести дух. Он спустился на лифте и вышел из здания. Стояло такое прекрасное утро… Солнышко пригревало двор перед Региональным отделом судебной полиции, на землю легли короткие четкие тени, и деревья на берегу канала застыли в суровой неподвижности. Его вдруг пронзило воспоминание об отце, как тот сидел за столом, и этот образ наложился на образ Седрика Домбра, висящего на трубе под потолком.
И Мартен решил, что надо немедленно пойти на кладбище.
Ему было двадцать четыре года, брак у него не клеился, да и карьера в полиции началась явно не под благополучной звездой. Он не ощущал себя ни хорошим отцом, ни хорошим мужем, ни хорошим сыщиком. И хорошим сыном тоже. У него возникло впечатление, что все, во что он верил до сегодняшнего дня, вдруг исчезло в одночасье, как у Койота из мультика, и под ногами у него вдруг оказалась пустота. Ему на ум пришла песня, где говорилось, что лучше любить, чем быть любимым, и он зашагал, погружаясь в душный, неподвижный воздух.
Что за идиотство…
Часть II
2018
1. Вторник
Змеи
Она открыла глаза. Послышался какой-то шум. И шел он с первого этажа. Может, показалось? Она услышала шум секунд за десять до того, как открыла глаза. Значит, либо он ее разбудил, либо он ей снится, хотя она была почти уверена, что проснулась.
Прислушалась в темноте. Ничего. Только легкая вибрация отопления, которое время от времени включается радиоуправляемым реле, когда температура в доме опускается ниже нормы.
Но вдруг темнота стоящего на отшибе дома вызвала у нее тревогу. Тревогу беспричинную, потому что шум (если он действительно был) больше не повторялся. Наверное, приснилось… И все-таки она не могла отделаться от ощущения какого-то болезненного беспокойства.
Три часа ночи… Так показывало электронное табло на ночном столике, выполнявшее функции «Айпода», «Айфона», «Айпэда» и FM-тюнера. Ей очень не хотелось вставать и идти смотреть, что там шумит. Наоборот, она предпочла бы остаться в теплой постели и снова заснуть. Вдруг наступила полная темнота, которая давила и казалась враждебной. Надо зажечь свет, но это разбудит мужа. И вот тогда она поняла: тут что-то не то.
Рядом с ней в темноте должно было раздаваться медленное, тяжелое дыхание мужа, не переходящее, однако, в настоящий храп. Но вместо этого вокруг было абсолютно тихо, и в воздухе стоял запах мыла, который повсюду сопровождал его.
– Милый? Ты не спишь?
Она протянула руку влево, но нащупала только простыню, еще теплую. И смятую, потому что ночью он много ворочался. Куда он подевался? Не спустился же он в такой час в подвал проведать своих чертовых змеюк… Очень даже может быть. Так вот что за шум она слышала: это был он. Внизу. Вот и объяснение. Значит, не приснилось… Она с раздражением повернулась на бок с намерением снова заснуть, но тут же снова села. На этот раз зажгла свет. В ней проснулось любопытство; она знала, что не заснет, пока не узнает, что он там делает, вскочив среди ночи. Божественная доброта; должно быть, ее желание было вполне чистосердечным.
Она откинула теплое одеяло и спустила ноги на пол. В комнате было так холодно, что ей пришлось закутаться в старый пеньюар, брошенный на шезлонге, и надеть опушенные мехом шлепанцы. Ох, уж эта мания прикручивать ночью отопление! Она завязала узлом витой поясок пеньюара и, вздрагивая, вышла из спальни. Коридор вел к лестнице. Она остановилась на площадке. Никаких звуков слышно не было. И вдруг ей в голову пришла мысль, что мужу стало плохо. В конце концов, ему скоро шестьдесят.
Напрасно он старался дважды в неделю ходить в спортзал, очень гордясь своим плоским животом, выпуклой грудью и мускулистыми руками, и через день бегать по утрам по тропинкам Пеш-Давида. Он мало чем отличался от остальных: артерии теряли гибкость, мозг слабел, а член очень скоро стал нуждаться в синей пилюле, чтобы обеспечивать ему другие радости, кроме как пописать. При этой мысли ее передернуло от отвращения, и она поставила ногу в шлепанце на верхнюю ступеньку.
По дороге взглянула на экран термостата. Там стояло семнадцать градусов. Она нажала кнопку и перевела температуру на двадцать один, включила свет наверху лестницы и стала спускаться вниз.
Внизу было темно. Слишком темно. Если б это был он, он зажег бы весь свет. Но если это не он, то тогда кто же? И где он сам? По спине у нее пробежал совсем другой холодок.
Когда она добралась до нижней ступеньки, все ее чувства пришли в боевую готовность. В гостиную бледный серый свет проникал только через застекленную дверь. Муж недавно заменил старые стекла на тройной витраж НПЭ, то есть с низким потреблением энергии, со слоем самоочищающегоя стекла снаружи, где нанесенная гризайль, рисунок в серых тонах, превращала мебель в неразличимые черные силуэты, похожие на горы ночью. С другой стороны витражей порывы ветра раскачивали ветви деревьев. И она вдруг почувствовала себя хрупкой и незащищенной.
– Милый?
Что бы она в этот миг только ни дала, чтобы услышать его голос… Обычно он ее раздражал, действовал на нервы, даже выводил из себя, а сейчас ей вдруг захотелось услышать этот теплый, чуть высокомерный тембр, он был ей нужен. Но где же он, черт побери? А что, если… там кто-то чужой? Кого она не ожидала увидеть?.. У нее неожиданно перехватило дыхание. Нет, только не это, сказала она себе. Только не это… Сердце отчаянно колотилось, кровь пульсировала в горле, в груди, в ушах. Она нашарила выключатель в гостиной и включила свет. Его золотистый поток немного успокоил ее.
Тогда она и увидела слева другой свет. Он, как поток остывающей магмы, струился из помещения, где находились террариумы. Она вздохнула. Опять он со своими проклятыми змеюками… Порой ей казалось, что он любит их больше, чем ее.
– Сокровище мое, ты можешь, в конце концов, ответить?
Она пошла в сторону той комнаты, где он держал змей. Сквозь открытую дверь были видны трубки ультрафиолетового излучения, установленные в каждом террариуме. Шандор объяснял ей когда-то, что трубки установлены внутри террариумов, потому что стекло не пропускает УФБ, но пропускает УФА
[16]. Именно в этих лучах больше всего нуждаются дневные змеи. По позвоночнику у нее снова пробежал ледяной озноб. Она вовсе не разделяла страсти мужа к этим жутким тварям, у нее от них по коже всегда бежали мурашки. Тем более что у него в террариумах содержались не безобидные ужи, а самые ядовитые в мире змеи. Она не раз говорила ему, что держать в доме таких опасных животных – чистое безумие, и всегда избегала заходить в комнату с террариумами.
– Шандор!
