Сервас был ошарашен.
– Что?
– Ведь вы же за этим сюда приехали…
По лесу прошел ветер, пронесся по ущелью и громко прошелестел листвой.
– Так, значит, это были вы?
Фроманже уставился на него.
– Вы и так уже всё знаете, разве не так? Раз приехали сюда… – Лесоруб несколько раз тяжело вздохнул. – Растрата фондов, злостное банкротство, уклонение от уплаты налогов… Сколько еще времени будут прикапываться после вас?
– В смысле? – не понял Сервас.
– Два года? Три? Можно подумать, черт возьми, что я кого-то убил!
Мартен посмотрел на лесоруба. С мрачного лица прямо на сыщика глядели блестящие глаза. В них таился страх. Страх попасть в тюрьму…
– Это вы о чем? – спросил Сервас, чувствуя жжение в груди всякий раз, как открывал рот.
Фроманже прокашлялся, и легкие у него захрипели, как кузнечные мехи. Он сплюнул.
– Дьявол! А о чем я говорю, как вы думаете? О том, ради чего вы здесь, черт бы вас побрал!
Эхо донесло до них громкие крики из глубины леса. Их разыскивали, их звали. Сервас различил в темноте огни.
– У вас есть «Ситроен четыре», Фроманже?
– Чего?
Сырость с поверхности мостика проникла сквозь джинсы, и у него промок зад.
– Я спрашиваю, есть ли у вас «Ситроен четыре»…
– Ну да, есть, а что? При чем тут «Ситроен»? Я купил его совершенно законно…
– Кто-нибудь другой пользуется этой машиной?
Лесоруб поглядел на него с искренним изумлением.
– Моя жена… с тех пор как ее машина сломалась… Не понимаю… что за проблема с тачкой?
В этот момент их осветили и даже немного ослепили лучи множества фонарей. «Вон они!» – крикнул кто-то. Из леса показались люди. Сервас поднялся с места.
* * *
– Ничего не понимаю, – сказал Фроманже, держа в руке стаканчик с горячим кофе.
Он прислонился спиной к одной из машин в центре поляны, посреди спиленных стволов и ветвей.
– Ваш автомобиль зафиксировала камера наблюдения на парковке торгового центра в три часа в ночь со вторника на среду, – повторил Сервас, дуя на свой кофе.
Здесь, в заледеневшем перелеске, тепло, идущее от стаканчика, поднималось к самому лицу.
– Не может быть.
Ответ прозвучал резко и категорично. Сервас достал из внутреннего кармана куртки фотографию формата А4, распечатанную с одной из камер, расправил ее, протянул Фроманже и поморщился. Нестерпимо болели ребра, колени и вывихнутая лодыжка. Короче, болело везде понемногу. На одной из ладоней виднелись глубокие царапины и порезы. Один из рабочих принес пакет первой помощи, продезинфицировал ему ладонь, а заодно и царапину на лбу. Куртка во многих местах была порвана и выпачкана в земле и в пятнах зелени.
– Это ваш автомобиль с вашим номерным знаком.
– Этого не может быть, – не сдавался лесоруб, возвращая ему фотографию.
Сервас попросил всех отойти в сторонку и оставил с собой только Эсперандье. Над их головами в ветвях заухала сова. Должно быть, она улетела, когда машины перевернули вверх дном весь лес, а теперь вернулась. Она привыкла к этому месту и решила отстоять свои права на него как на свою собственность.
– Где вы были в три часа ночи?
– Спал.
– Дома?
– Да.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Моя жена.
– А она что, не спала?
– У нее бессонница.
Сервас отпил глоток горячего кофе, и питье сразу успокоило раздраженное горло.
– Ваша жена часто садится за руль «Ситроена»?
Окунув губы в теплый напиток, Фроманже исподлобья взглянул на него.
– Сейчас – часто. Ее машина сломалась и стоит в гараже. А почему эта история с автомобилями вам так важна?
Сервас не ответил.
– Где ее можно найти?
– Машину?
– Вашу жену…
– Днем Зоэ работает у себя в зубоврачебном кабинете…
– А какой у нее рост и вес?
Фроманже, казалось, окончательно растерялся.
– Рост метр шестьдесят девять, вес – около пятидесяти шести кило. Что за странный вопрос? Так, значит, дело не только в неуплате налогов и в растрате? Я не ошибся?
Он взял термос и налил себе еще кофе. Сервас вгляделся в темную глубину леса, где только маленький кусочек чащи был виден за яркими прожекторами и где все – или почти все – происходило в темноте.
Капитан покачал головой. Сил уже не осталось, он остро нуждался в передышке, в нескольких часах отдыха. Ему хотелось как можно дальше отойти от этой пропасти в ночи и от страха.
– Не только, – подтвердил он. – Скажите жене, что завтра мы ее навестим. Пусть никуда не уезжает.
* * *
Вернувшись в Тулузу, Сервас поблагодарил Шарлен, которая занималась Гюставом, полюбовался спящим сыном и отправился в душ. Оказалось, что лесная погоня оставила у него на теле множество царапин, синяков и порезов, словно он голышом покатался по колючей проволоке. Каждое движение отдавалось сильной болью в левом боку. Наконец настал момент, когда Мартен нырнул в постель. Прошел час, а заснуть никак не удавалось. Адреналин все еще струился по венам, и сон не шел к нему. Он встал, вышел в гостиную, зажег только одну лампу и поставил под сурдинку Малера.
В память четко впечатался лес, каким Сервас увидел его с освещенной прожекторами поляны. Лес как метафора бессознательного, скрытого… Он может инициировать тебя, посвятить в свои тайны, а может и погубить, совсем как в сказках и легендах, где лес является обиталищем волшебных существ: фей, эльфов, гномов, фавнов, сатиров и дриад. Мартен смутно чувствовал, что в этом что-то кроется. Мысль о лесе отсылала к какой-то другой мысли, но эта другая была так эфемерна и туманна, что он с трудом тянул ее за пределы собственного сознания, чтобы вытянуть наконец на свет божий.
О чем его заставил подумать лес? Думай! Размышляй! Он вдруг увидел отца, как тот говорит ему, десятилетнему: «Действовать, не подумав, опасно, Мартен. Но у тебя ничего не получится, если будешь думать, но не будешь действовать».
Почему он вдруг подумал об отце? Сервас отдавал себе отчет, что мысль о нем много раз за день еле уловимо касалась его, как птичье крыло. Несомненно, все из-за того телефонного звонка. Мэтр как его там… Он проверил свой почтовый ящик, но пакет от нотариуса еще не пришел.
У него снова все сжалось внутри. Что найдет он в этом конверте? Мартен вообще еще не решил, что с ним делать: просто-напросто выбросить, не открывая, или все-таки посмотреть, что там внутри. Этот конверт пропутешествовал к нему сквозь годы, время и пространство. Что таит он в себе? И вдруг Сервас сам себе удивился: ему захотелось, чтобы конверт оказался пуст.
