Как только Мартен сел, Ковальский наклонился над его плечом, а Бертран протянул руку и открыл бардачок. Там лежала картонная папка. Сервас взял ее в руки и открыл. В глаза ему сразу бросилась фотография. Внизу надпись:
Одиль Лепаж, 20 лет
Пропала 7 июня 1993.
– Одиль Лепаж была студенткой факультета политологии Тулузского университета. Ее родители сообщили о пропаже в понедельник, седьмого июня тысяча девятьсот девяносто третьего года. Она должна была пятого июня приехать на выходные, но не приехала. Они пытались связаться с ней, но безуспешно. Позвонили на факультет, обзвонили все больницы в надежде получить хоть какую-то информацию. В то время мобильников не было. Отец поехал в Тулузу осмотреть ее комнату. Никого. После этого об Одиль Лепаж никто ничего не слышал.
– Она жила в кампусе Даниэль-Фоше?
– Нет, снимала квартиру вместе с другими двумя девушками.
– Там что-нибудь нашли?
– Абсолютно ничего.
– А известно что-нибудь о ее контактах с сестрами Остерман?
В салоне пахло трубочным табаком и освежителем запахов. Аромат исходил от елочки, подвешенной под зеркалом заднего вида. Экс-комиссар повернулся к Сервасу.
– Да… В то время было установлено, что Одиль Лепаж была знакома с Алисой Остерман. Принимая во внимание тот факт, что девушек убили за несколько дней до этого, следствие пыталось найти какую-нибудь связь между этими двумя делами, но ничего не нашло.
– Кроме того, что внешне Одиль Лепаж очень походила на сестер, – сказал Сервас, рассматривая фото бледной девушки с длинными белокурыми волосами и светлыми глазами.
– Да…
– Кому из наших вы сообщили тогда о пропаже Одиль?
Бертран мотнул подбородком в сторону. Сервас удивленно взглянул на Ко в зеркало заднего вида.
– А почему мне тогда никто ничего не сказал?
– Это не имело никакого отношения к нашему расследованию, – с горечью сказал бывший шеф группы. – Так с чего бы мне тебя информировать? Я послал туда Манжена, но тот ничего не нашел. И мы решили забить на это дело…
Сервас хотел что-то сказать, но передумал. Ему в голову только что пришла мысль…
– Она была дома в предыдущие выходные?
– Двадцать девятого мая? Нет. Одиль ездила домой раз в две недели. И мало что рассказывала. Она была очень независима. Родители, конечно, были удивлены, что она за всю неделю ни разу не позвонила, но всерьез начали беспокоиться только на следующей неделе.
Сервас немного подумал.
– Насколько близко были знакомы Одиль и Алиса?
– По словам девушек из компании Одиль, Алиса иногда заходила за ней, чтобы пойти в кино или в ресторан. Но не более того. Видимо, они познакомились в каком-нибудь ночном клубе. Близкими подругами они не были, скорее приятельницами.
– А Амбра?
– Нет. Амбра никуда с ними не ходила и, насколько известно, не дружила с Одиль… Во всяком случае, она ни разу не упомянута в досье, в отличие от сестры.
Сервас задумался. Он нутром чувствовал, что разгадка где-то здесь, где-то совсем близко. Еще один вывод, еще одно крошечное дедуктивное заключение… Ну же!.. Думай!.. Один крестик вместо двух. Так… Похоже, это верное направление… Он близок к разгадке… Совсем близок…
– А почему вы заинтересовались этим делом? – спросил Бертран, сидевший рядом. – Ведь расследованием занималась группа Лео. И, насколько я понял из его звонка, вы тоже тогда участвовали…
Мартен не слушал, полностью погрузившись в свои мысли. И вдруг истина буквально захлестнула его – и он понял. Да черт же побери! Ведь объяснение с самого начала было у них перед глазами! Сервас хлопнул ладонью по приборному щитку. Бертран уставился на него сбоку; из зеркала заднего вида на него пристально, сощурив глаза, смотрел Ко.
– Теперь я знаю, – сказал он им.
13. Суббота
Али-Баба
– Он был послушным? – спросил Сервас у няни.
– Гюстав всегда послушный.
Она была дочкой соседей, живших двумя этажами ниже. Отец – рабочий, мать – парикмахерша. Пара португальцев, приехавшая во Францию десять лет назад. Отец время от времени помогал Мартену с мелким ремонтом в квартире и всегда привозил из отпуска бутылку прекрасного портвейна; у него на кухне был уже полный шкаф этих бутылок. А мать пекла ему пирожные с заварным кремом.
– Где он?
– Играет у себя в комнате, – ответила она, не отрываясь от мобильника, на котором с необыкновенной скоростью печатала большими пальцами.
– Ты до какого времени сможешь с ним посидеть?
– У меня в шесть тренировка по баскетболу.
– Отлично, я оставлю тебе его до шести.
– Сегодня суббота, это будет стоить дороже, – напомнила няня.
Сервас скривился.
– Ты уже говорила мне утром, когда пришла, я не забыл, – ответил он с раздражением.
Она кивнула, не поднимая глаз и целиком уйдя в свои сообщения. Сервас отправился к себе в комнату, снял куртку, рубашку и футболку, осмотрел ленты эластопласта и осторожно их ощупал. Потом оделся и вошел в комнату Гюстава. Тот сидел на полу и запускал волчки «Бэйблэйд» в большой пластиковой лоханке
[27]. Волчки крутились, сталкивались, наскакивали друг на друга.
– Вот этот – Пегас, – сказал Гюстав, указывая на один из волчков.
– А этот?
– Стрелец.
– А этот?
– Водолей… Хочешь попробовать? – предложил он Сервасу, протягивая ему волчок и пусковое устройство.
Мартен спросил себя, почему его сын все время играет один, почему не обзаведется приятелем?
– Давай, – сказал он.
Минут через двадцать, уже спускаясь вниз, он позвонил судье, потом вызвал к себе Эсперандье.
– Встретимся в «Кактусе» через полчаса.
– Есть что-нибудь новенькое?
– Объясню по дороге.
В 14.15 Сервас поставил машину на центральной разделительной полосе бульвара Лакросс, возле длинных жилых домов, и вошел в маленькую пивную, которую облюбовали сотрудники Региональной службы судебной полиции. Обнял Режин, хозяйку заведения, которая относилась к каждому из них, как вторая мать или как сестра, и присел на банкетку.
– У тебя грязная голова, – заметила она, оглядев его. – Двойной черный без сахара?
Эсперандье появился в баре минут через сорок. Сервас сразу поднялся.
