Едва прибыв, Ковальский попытался навести хоть какой-то порядок в этом бардаке и установить иерархию, которая «по умолчанию» необходима на каждом месте преступления. Для начала он отчитал одного из стражей порядка, курившего рядом с трупами; у этого молодого парня покраснели глаза, и он весь трясся, как осиновый лист. Потом принялся за тех, кто воевал с тентом, пока промокшую ткань наконец не удалось закрепить за дерево. Велел натянуть еще два дополнительных тента, не столько от непогоды, сколько от бестактных взглядов вездесущих зевак, по большей части студентов, обитавших в кампусе, и от объективов прессы. Полицейскому фотографу Ковальский сказал, что ему будут нужны общие планы, снимки со среднего расстояния и крупные планы, и приказал еще сфотографировать собравшуюся толпу и номерные знаки всех автомобилей на стоянке кампуса.
Что же до Серваса, он не в силах был отвести глаз от той абсолютной жути, что открылась ему там, под ливнем, среди деревьев. Резкие вспышки фотоаппарата придавали телам девушек какую-то тревожную, гипнотическую притягательность. Казалось, они вот-вот очнутся, поднимут головы и посмотрят на него мертвыми глазами.
Ковальский махнул ему рукой, и они зашлепали по грязи к судебному медику, стараясь не затоптать оставшиеся следы, но во всей этой неразберихе их попытка так и осталась всего лишь благим намерением.
– Привет, инспектор, – не оборачиваясь, бросил доктор, сидевший на корточках возле тел.
– Салют, тубиб
[3], – ответил Ковальский. – Теперь станут говорить, что вам испортили выходные.
– Я еще счастливо отделался: у меня дочка выходит замуж в следующие выходные, а не в эти.
Судебный медик отвел волосы одной из жертв и направил луч фонаря на ее затылок, сочащийся какой-то жидкостью. Сервас сглотнул. Намокшие длинные волосы и совсем еще детское лицо этой девушки в маскарадном костюме наводили на мысль о зловещей кукле в человеческий рост. В свете фонаря ясно различалась малейшая капелька воды на ее наивном личике, каждый прыщичек, каждая деталь. Вот длинные светлые ресницы, словно жемчугом, обсыпанные дождинками… И кажется, они вот-вот дрогнут. В следующую секунду у Мартена и вправду возникло впечатление, что она собирается открыть глаза.
– Ну, что? – спросил Ковальский.
– Минуточку…
Доктор встал, и оказалось, что ростом он ниже всех присутствующих. Зато его окружал ореол авторитета. Клас, так звали медика (Клас и Ко, или еще «два К», как между собой их называли в бригаде) повернулся, чтобы осмотреть второе тело, расположенное напротив первого метрах в трех.
– Если исходить из того, что я здесь вижу, и не делать поспешных выводов, то тот или та, кто это сделал – хотя гипотеза, что это была женщина, маловероятна, судя по силе удара, – поджидал обеих девушек. Он зашел сзади и очень сильно ударил по затылку вот эту, – он указал на ту, кого уже осмотрел и чье лицо не было разбито. – Она, должно быть, сразу потеряла сознание. Другая обернулась, и он стал бить ее по лицу… А потом просто съехал с катушек. А вот почему – это вы должны мне сказать.
Клас протер стекла своих очков, присел на корточки перед телом второй девушки и осторожно приподнял ее подбородок пальцами в перчатках. Сервас почувствовал, как адамово яблоко застряло у него в горле. Он на секунду отвел взгляд, а потом снова посмотрел на этот распухший, изуродованный кусок плоти. Девушку не просто убили, она стала мишенью для чьей-то озверелой, совершенно невменяемой ярости. Нос, зубные дуги и скулы раздроблены ударами, точнее, раздавлены, как картофельное пюре в давилке. Ни глаз, ни ресниц совсем не видно под опухшими веками, половина зубов вылетела от ударов. Зрелище было настолько ужасное, что никакое рациональное объяснение к нему не подходило. Сыщикам открылся образ оскверненной жизни, настоящий плевок в лицо человечеству. Сервасу стало одновременно и жарко, и холодно, словно голова пылала в огне, а желудок набили ледышками. Ноги вдруг потеряли устойчивость, и он испугался, что вот-вот грохнется в обморок. Прежде чем заговорить, Мартен набрал в грудь побольше воздуха.
– А почему этот тип так взъярился лишь на одну из девушек? – спросил он и понял, что голос его прозвучал надтреснуто и фальшиво, как струна расстроенной гитары.
Ковальский повернулся и внимательно на него посмотрел. Очевидно, его занимал тот же вопрос. И Сервас констатировал, что вид у шефа уже не такой бодрый и элегантный, как раньше.
– Изнасилована? – спросил он.
Судебный медик приподнял подол ее платья.
– Нет, не думаю… во всяком случае, видимых следов сексуального насилия не наблюдается. Вскрытие либо подтвердит это, либо нет.
Сервас увидел, что начальник тоже присел на корточки возле девушки и затянутыми в латексную перчатку пальцами вытащил из-под кровавого месива ее лица деревянный крестик, который она носила на шее.
– Платье для первого причастия, крестик… – Ковальский обернулся к доктору. – А почему на другой крестика нет?
– Идите-ка сюда, посмотрите…
Это голос медика… Клас был уже возле первой жертвы, это у нее он только что осматривал затылок. Сервас и Ковальский подошли к нему и наклонились, когда он снова приподнял ее мокрые волосы.
– Видите?
Тонкая белая шея была покрыта засохшей кровью. Запекшаяся кровь отливала черным в свете фонарика, но снизу на шее виднелась более светлая полоска телесного оттенка. Горизонтальная линия светлой кожи шириной в несколько миллиметров посреди черного пятна.
След от веревки или цепочки… Точно такую же, с крестиком, носила и другая девушка.
Ковальский опустился на корточки возле жертвы, а когда поднял лицо и посмотрел на сотрудников, у него хищным огоньком сверкнули глаза.
– Крестик сняли, – констатировал он. – Причем сняли, когда кровь уже запеклась. Черт побери, кто-то сорвал его, когда девушка была уже мертва.
– А может, убийца вернулся за ним, чтобы оставить себе как сувенир? – предположил Мартен.
Ковальский метнул на него суровый взгляд.
– Это тебе не эпизод из сериала «Коломбо». Тут можно выдвигать какую-то гипотезу, лишь имея под ней достаточно веские основания.
Сервас запомнил это как изречение.
– А гипотеза парня не так уж и глупа, – возразил судебный медик.
Ковальский с раздражением мотнул головой в сторону студентов, сгрудившихся за ограждением.
– Ага, конечно, нас опередил какой-то извращенец, пожелавший наповал сразить свою подружку или приятелей… Или у кого-то был только один крестик, а тут он разжился запасным. А почему он выбрал именно эту девушку, а не другую? И зачем эти платьица для первого причастия? И почему взял только один крестик? Почему, почему, почему… Да ёж вам в карман!.. Когда начинаешь вот так строить гипотезы, то выходит, что ты закрыл дверь, вместо того чтобы открыть. И не надо болтать попусту…
