Произнося это, Ланг наблюдал за Сервасом, и слова, как льдинки, падали у него изо рта.
– Делайте что хотите, но вы должны понять, что я с самых ранних лет научился выживать.
Мартен ничего не сказал.
– Мои родители были как масло и вода. Отец мрачный, молчаливый, нелюдимый. А мать, наоборот, веселая, открытая, приветливая. Она любила отца и ради него понемногу начала отказываться от встреч с друзьями, никуда не выходила, по вечерам сидела с ним у телевизора, а днем хозяйничала на кухне. Наш дом в деревне стоял немного в стороне от остальных. А деревня была красивая, у подножия горы, на краю пихтового леса. От нас до нее было километра три. У матери не было автомобиля, тогда мало кто из женщин мог себе позволить машину. И я уверен, что отец не случайно выбрал такое место для дома.
Он положил руки на колени, выпрямил их и поднял плечи, как анонимный алкоголик, рассказывающий о себе в группе поддержки.
– Когда мне было девять или десять лет, отец вбил себе в голову закалить меня. Он считал меня слишком изнеженным, плаксивым, в его глазах я был слабым, как воробей. И он принялся закаливать меня любыми способами: заставлял заниматься спортом до изнеможения, зимой отключал отопление в моей комнате или, неожиданно появляясь рядом, вдруг влеплял мне увесистый подзатыльник…
Выслушивая все это, Сервас напрягся.
– Когда я со слезами спрашивал его, зачем он так со мной поступает, он объяснял, что потом мне будет легче реагировать на удары судьбы, которые обрушиваются без предупреждения. Я должен приучить себя и привыкнуть. И вот тогда я впервые за всю свою жизнь увидел, как мама восстала на отца. Однажды, услышав, что я плачу, она встала перед ним, задрав голову, потому что он был намного выше ее ростом, и потребовала больше никогда не поднимать на меня руку. Отец побагровел от ярости, глаза его сверкнули, он схватил маму за руку, силой втащил в спальню и захлопнул дверь. И я услышал, как мама кричала: «Нет! Прошу тебя! Только не это!», а потом надолго наступила тишина. Я испугался. Не за себя, за мать. Потом дверь спальни распахнулась, и отец прошел мимо меня, не сказав ни слова. Мама проплакала в спальне всю ночь, но отец с тех пор меня больше не бил…
Ланг добился, чего хотел: теперь Сервас слушал его внимательно, буквально как приклеенный. И у него было впечатление, что у того участился пульс.
– А потом появился котенок.
Подходя к этому эпизоду своей истории, Ланг говорил все медленнее. У Серваса внутри все сжалось. Слушать дальше ему не хотелось. Достаточно было посмотреть на Ланга, чтобы понять, что это не выдумка.
– В то лето я нашел под пихтой бездомного котенка. Было это на каникулах. День стоял чудесный. Над горами сияло солнце, небо было синее, я играл в саду и вдруг увидел его: белый комочек в тени пихты. Маленький котенок, белый, как комочек снега, с розовой мордочкой и большим черным пятном на спинке. Я сразу полюбил этот пушистый комочек. Между нами словно искра пробежала. Он был такой потешный… И совсем не боялся. Стал тереться о мои ноги… Я взял его на руки и понес в дом показать маме. Ему налили молока – в то время котят кормили молоком – и мы стали лучшими в мире друзьями.
Ланг поднял глаза к потолку, и Сервас заметил, как дернулся у него кадык.
– Поначалу отец не решался возражать – видимо, ссора с матерью все еще не стерлась из памяти. А потом начал придираться к котенку. То пнет его ногой, то накричит за лужицу в углу. Наступила зима, и отец не разрешил держать котенка в доме, хотя температура упала ниже нуля. В ту зиму было очень холодно, и я волновался за Снежка, так мы его назвали. Я сделал ему домик, постелил на землю солому, тряпочки и картонку, но однажды домик кто-то растоптал ногами, и я заподозрил, что это сделал папа. Отец с каждым днем ненавидел котенка все больше, выгонял его за пределы участка, стегал прутом. Не знаю, что он сделал отцу плохого. Снежок был ласковым и привязчивым котенком, вот только еще делал повсюду лужицы. Может, поэтому… Но я почему-то думаю, что папа просто не переносил любых проявлений любви, а мы с мамой очень любили Снежка.
Сервас заметил, что взгляд Ланга затуманился, стал отстраненным, устремился куда-то вдаль, за окно.
– Я думаю, Снежок сам решил сдаться и умереть. Он начал отказываться от еды и не ел ничего, что мы с мамой ему приносили. Вечером я сидел у окна, прилепившись носом к стеклу, и видел Снежка, сидевшего под пихтой. Он печально посмотрел на меня, а потом поднялся и исчез в холодной ночи. Я помню, что слезы ручьем текли у меня по щекам, а зубы стучали о холодное стекло, настолько меня трясло от рыданий. Снежок худел буквально на глазах и выглядел все более несчастным. А к дому подойти боялся. А потом, уже в середине февраля, мы нашли маленькое безжизненное тельце на крыльце. Оно уже окоченело и превратилось в кусочек льда, в маленький заледеневший скелетик. Отец хотел нагнуться и подобрать его, но я с криком набросился на него и с такой силой оттолкнул, что он плюхнулся в снег, а я схватил Снежка и убежал в лес. На опушке обернулся, чтобы увидеть, не гонится ли за мной отец, но он сидел в снегу и улыбался во весь рот. Я впервые оказал ему сопротивление и не побоялся опасности. Вернулся я один, спустя много часов, наполовину замерзший. В этот вечер меня даже не наказали.
Ланг внимательно посмотрел на Серваса и, видимо, прочтя у того на лице реакцию на свой рассказ, закрыл глаза и произнес буквально следующее:
– Как по-вашему, капитан, я все выдумал или эта история произошла на самом деле? Теперь вы понимаете, что такое искусство рассказчика? Достичь максимального приближения, которое заставит вас сопереживать персонажам, любить их и страдать вместе с ними, радоваться и содрогаться… А между тем ведь это все не более чем слова. – Он подался вперед. – Все романисты лгут, капитан. Приукрашивают, обобщают – а кончается тем, что они и сами начинают верить в свои выдумки. Но ведь может так быть, что история, которую я вам только что рассказал, правда? Поди узнай…
Сервас покачал головой. Он вспомнил то время, когда и сам хотел стать писателем и когда его лучший друг Франсис ван Акер, прочтя одну из его новелл, «Яйцо», сказал ему, что у него легкий слог, что у него дар. Что это его предназначение, судьба. Литература… А потом умер отец, и Мартен забросил учебу на филфаке и пошел в полицию
[37].
– А ваш отец, – спросил Сервас, стараясь стряхнуть с себя нахлынувшие воспоминания, вызванные словами Ланга. – Он еще жив?
Писатель отрицательно помотал головой.
– Через два года после смерти Снежка он попал в аварию. Врезался в дерево. Он был пьян. Шесть месяцев спустя мать вышла замуж за очень славного парня, который вырастил меня как сына. Это он привил мне вкус к чтению.
В дверь постучали. Сервас повернул голову и увидел Самиру. Та очень пристально на него смотрела. Он встал, выслушал все, что она прошептала ему на ухо, и снова вернулся на место.
На него уставился Ланг. Внезапно навалилась усталость, снова разболелись сломанные ребра. Он знал, что для допроса задержанного полагается быть в лучшей форме – это утверждают все адвокаты. И хорошая форма одинаково важна как для задержанного, так и для того, кто ведет допрос. Но он почти не спал. И прекрасно отдавал себе отчет, что все эти истории о домашних побоях поставили Ланга в превосходящую позицию. А он утратил власть над собеседником. Пришло время дать тому почувствовать, на чьей стороне сила.
