Между качающимися вершинами деревьев вспыхивали звезды. Нараставший в Ланге страх заставлял его все больше и больше замедлять шаг. Сервас на секунду выпустил его, достал пистолет, взвел курок и направил оружие на романиста, указав на широкий зияющий вход.
– Ну! Входите.
Ланг посмотрел на него. Луна освещала его испуганное лицо.
– Нет.
Ответ был решительный. Он наверняка был уверен, что сыщик не приведет свою угрозу в исполнение. Но тут без предупреждения, быстрым, как укус змеи, движением ему по губам прилетело рукояткой пистолета. Послышался хруст, и Ланг вскрикнул.
– Входи…
Писатель согнулся и сплюнул кровь на покрытую пылью землю. Осторожно потрогал разбитые зубы и испуганно взглянул на Серваса, который, между тем, направил прямо ему в лицо слепящий луч фонарика.
– ВХОДИ!
Скрепя сердце, Ланг повиновался. Мартен шел за ним. По согнутой спине писателя, по втянутой в плечи голове можно было догадаться, что тот покорился, но все еще не верит, и ему очень страшно. Вдруг Сервас на что-то наступил. Под правой ногой у него оказалось что-то плоское и мягкое. Он на секунду опустил луч фонарика на носы своих ботинок.
Он наступил на книгу…
На роман, надписанный Эриком Лангом.
Фонарик осветил вертикальные и горизонтальные балки и перекладины, составляющие высокий и сложный каркас здания, и большие брикеты сена, сложенные пирамидой внутри. Из-за пирамиды раздался голос:
– Закройте дверь!..
– Где мой сын? – крикнул Сервас.
– Закройте дверь!..
Писатель удивленно обернулся к Мартену, и луч фонарика выхватил расширенные от страха глаза. Сервас сделал ему знак закрыть створки двери.
– И не вздумай бежать, – прибавил он, когда Ланг шагнул к дверям.
Романист повиновался и закрыл скрипучие створки, открывавшиеся наружу, в ночную темень.
– А теперь идите сюда, – снова прозвучал голос.
* * *
В глубине помещения виднелась маленькая дверь, а за ней простиралась чернота ночи. Они шли именно в том направлении, и дважды под ногой Серваса оказывалась книга: роман Ланга… Что бы это могло значить?
Они миновали маленькую дверь и оказались на дощатом помосте, сколоченном из узких прогнивших плашек.
– Справа выключатель. Нажмите…
Сервас ощупью нашел выключатель, вспыхнул свет, и оказалось, что на потолке болтается на проводе всего одна голая лампочка. И тут все его существо охватили гнев, ярость, адреналин вспенил кровь: в желтом круге света он увидел Реми Манделя, крепко державшего перед собой Гюстава, а возле горла мальчика – острый нож.
– Мандель! – крикнул Мартен дрожащим от ярости и страха голосом. – Посмейте только…
– Он ничем не рискует, если будете делать, что вам сказано, – перебил его великий фанат. – И погасите наконец ваш фонарь, черт возьми! – прибавил он, моргая.
В этот момент Сервас встретился с ним взглядом и понял, что тот пойдет до конца. Потом глаза его скользнули вниз, на бледную мордашку сына, которая еле доставала высоченному Манделю до пупка, и сердце его разорвалось: в глазах его мальчика застыл ужас.
И только после он разглядел все остальное: вокруг Манделя и Гюстава на земле громоздились книги – десятки и десятки книг. Они были разбросаны как попало, составляя просторный круг около двух метров в диаметре. Вот и объяснение, почему они по дороге то и дело натыкались на книги… Сервас мгновенно проанализировал ситуацию, шаг за шагом. В воздухе стоял запах, который ясно указывал на план фаната. Он щипал ноздри.
Запах бензина…
* * *
Мартену захотелось прыгнуть вперед и наброситься на фаната, но он не шелохнулся: нож, приставленный к шее мальчика, чуть вдавился в кожу. Нож для разрезания бумаги, конечно, не такой острый, как обычный нож, но хорошего удара достаточно, чтобы проткнуть сонную артерию… К тому же другой рукой Мандель крепко прижимал малыша к себе.
– Чего вы хотите, Мандель? – тихо спросил Мартен.
Все это время Ланг стоял перед ним как вкопанный.
Мандель смотрел только на него, а не на сыщика, стоявшего позади.
– Добрый вечер, Эрик, – сказал он.
Ланг не ответил. Не пошевелился. Да и дышал ли он?
– Я рад вас видеть… – На лице фаната появилась едкая улыбка. – Думаю, вы рады гораздо меньше моего…
Писатель по-прежнему не реагировал.
– Вы пытались свалить на меня вину за ваши преступления, Эрик. На меня, на вашего самого преданного поклонника…
В голосе Манделя слышались упрек и гнев, и на этот раз Ланг отреагировал:
– Нет! Я знал, что вас признают невиновным еще на стадии предварительного заключения!
– И тем не менее вы отказались бежать, – продолжал великий фанат, не обращая на писателя никакого внимания, и голос его звучал спокойно и уверенно. – Вы испугались и предпочли спрятаться в тюрьме… Вы меня ужасно разочаровали.
– Послушайте…
– Я вас боготворил… Всю жизнь вы служили мне примером. Моделью. Я мечтал стать таким, как вы, мечтал стать вами. Понимаете, я любил вас, Эрик, я на все пошел бы ради вас. Понимаете ли вы, о какой любви я говорю? О преданности фаната… Да вы хоть знаете, что это такое?
Нет, по всей видимости, Ланг не знал.
– Я ждал выхода каждой новой книги, следил за всеми событиями вашей жизни; я стал специалистом по вашему творчеству, его знатоком, экспертом. Я коллекционировал статьи, автографы, фотографии… Вы были моим героем. По существу, я знал о вас все, Эрик. Я так долго следую за вами, наблюдаю вас, дожидаюсь и подстерегаю… так долго, что каждое утро сначала задаю себе вопрос: «А что там сегодня говорят об Эрике Ланге? Будет ли что-нибудь в газетах? По радио?» Завтракая, первым делом захожу на ваши странички в Фейсбуке, в Твиттере, в Инстаграме, чтобы узнать, есть ли что-нибудь новое. Если ничего нет, я оставляю комментарий, ставлю лайки на чужих отзывах или пишу свой. Господи, насколько же социальные сети изменили мою жизнь! Раньше приходилось довольствоваться только статьями в газетах, но они были такие скучные… Я посвятил вам свою жизнь, Эрик. Все так, все так и есть…
Мандель поднял голову и расхохотался, и его смех громко раскатился по всему помещению, отразившись от высоких потолочных балок. Потом снова перевел взгляд на писателя.
– ВЫ – ЖАЛКОЕ НИЧТОЖЕСТВО, ЛАНГ… Ума не приложу, как такое презренное существо, как вы, могло написать такие чудесные книги…
По лицу Манделя ручьем потекли слезы. Он весь дрожал. Сервас не сводил взгляда с его руки, в которой был зажат нож для разрезания бумаги, и опустил пониже ствол пистолета, чтобы случайно не попасть в Гюстава.
