Однако самым значительным событием в его жизни в этот период была встреча с его отцом Вирджилом, с которым он не разговаривал более десяти лет; непредвиденное событие, которое имело долгосрочные последствия как для него, так и для его отца. Хэтфилд знал, что его молчаливый и отталкивающий образ брал свое начало из напряженных отношений, которые у него были с отцом. «Во многом это было связано с тем, что я доказывал мужественность самому себе. Мой отец не учил меня многому из того, что мне было интересно, например, работе с автомобилями, охоте, выживанию. Такие вещи. Я знал, что должен пойти и освоить это и доказать себе, что со мной все в порядке, что я могу это. Мой отец был таким».
Это был всего лишь шаг к примирению, но еще не полное принятие. «По-прежнему остается много вопросов без ответа, – сказал он тогда. – Можно было бы ненавидеть вот так бесконечно». Но теперь, по крайней мере, они снова могли проводить время вместе, «охотясь, и тому подобное». Отец и сын разделяли любовь к музыке кантри. Когда радиостанция колледжа пригласила Джеймса появиться вместе со звездой кантри Уэйлоном Дженингсоном, «чтобы увидеть вместе двух изгнанников, принадлежащих к разным музыкальным стилям», они предложили Джеймсу взять мини-интервью с Уэйлона. «Думаю, отец помог мне с парой вопросов, – вспоминал он позднее. – Забавно, потому что отец хотел, чтобы я подписал для него компакт-диск, а Уэйлон принес какой-то материал Metallica, чтобы я поставил автограф для его сына. Это было круто во всех отношениях».
После стольких лет разлуки Джеймс признался: «Я видел в нем себя». Не то чтобы они все еще обсуждали прошлое, «потому что нет никаких сомнений в том, что мы спорили бы о многих вещах». Он не хотел «мутить воду». Он решил, что прошлое «просто все портит – всегда». Эти вопросы между отцом и сыном останутся нерешенными, и к ним Хэтфилд еще будет вынужден вернуться после смерти отца. Во время их краткого примирения Вирджил Хэтфилд уже был серьезно болен; он скончался 29 февраля 1996 года, после двухлетней борьбы с раком. Джеймс был с ним до самого конца и имел возможность попрощаться. Как и его мать, отец придерживался ужасающей строгости принципов христианской науки. И хотя Джеймс все еще противился этой концепции, он смотрел на то, как его отец справляется с болезнью – отвергая привычные формы медицины в пользу подъемов на рассвете и ежедневной службы, – с гораздо большей степенью восхищения. «Он придерживался этого до самого конца. И я думаю, ему придавало сил осознание того, что он делает все по-своему». Они часами обсуждали не только семейную религию, но и веру в целом, «и я дал ему понять, что у меня нет негативных чувств… Я справился со своим гневом, вызванным тем, что он ушел, что его не было рядом».
Через четыре дня после смерти Вирджила Джеймс Хэтфилд вылетел в Нью-Йорк, чтобы завершить запись Load. «Я будто вернулся к моменту, когда умер Клифф, – сказал он Rolling Stone. – Мы приступили к работе и позволили нашим чувствам перейти в музыку». Но не в агрессивный звук апокалиптических песен типа Dyer’s Eve с Justice или The God That Failed с Black, а в более смиренную меланхолию драматичных треков, как, например, брутально откровенный Until it Sleeps, с его преследующим рефреном «Не отпускай меня, пока оно не уснет…». Мучительно печальная песня с оттенками кантри Mama Said, с откровенными размышлениями, вызывающими содрогание: «Завязки фартука вокруг шеи/Отметина, которая все еще осталась…». The Outlaw Torn, где объекты размыты между матерью, отцом и сыном, но совершенно конкретны в оставленном позади опустошении: «И если мое лицо станет искренним/Берегись…».
Если Black Album был первым альбомом Metallica, в котором содержалось по-настоящему личное, взрослое понимание травмированного эмоционального ландшафта основного автора текстов, то песни Load оказались еще глубже и рельефнее. Позже Хэтфилд настаивал на том, что слова должны были «оставаться неясными», чтобы позволить другим собственные интерпретации, но из треков Poor Twisted Me (Я утонул без моря), Thorn Within (Итак, укажи пальцем… прямо на меня), Bleeding Me (Я зверь, кормящий зверя) и других становится совершенно понятно, что Джеймс обращался к истинным чувствам только одного «другого» – самого себя. Были песни, которые также отправлялись во внешний мир со старым известным пафосом: Cure (наркомания как метафора моральной «болезни»); Ronnie (основанная на реальных расстрелах в Вашингтоне в 1995 году школьником Роном Брауном), но, по сути, это была поездка в один конец, в темные закоулки психики Хэтфилда. По существу, трек King Nothing, который был якобы об эго королевского размера, над которым он издевался в туре Guns N ‘Roses, на самом деле стал песней о так называемой антизвезде, которую Джеймс увидел в зеркале своей собственной гримерки. Точно так же Hero of the Day на самом деле не о «них», а о «нас», так же как и Wasting My Hate – «Я думаю, что я оставлю это при себе». Это был Хэтфилд, который был не расплывчатым, а наоборот, подозрительно открытым и впервые звучал совершенно неуверенно, почти умоляя о помощи.
В музыкальном плане происходили еще бо́льшие откровения – область, где Джеймса было меньше заметно по сравнению с «переосмысленными» Ульрихом и Хэмметтом. По иронии судьбы у Джеймса вдруг стало намного больше общего с точки зрения музыки с Джейсоном, который теперь жил с новой девушкой эпохи после альбома Black, в тихом пригороде Восточного залива, играл в баскетбол с соседскими парнями: «Я вернулся домой из тура, и у меня была для них целая коробка футболок». По умолчанию Джеймс и Джейсон стали традиционалистами метала. Ни того ни другого особенно не затронули годы гранжа, не чувствовали они и исходящей от него угрозы. Оба даже не знали о брит-попе. И не были особенно впечатлены музыкальными и/или костюмными экспозициями новоявленных грешников MTV, таких как Мэрилин Мэнсон или The Prodigy, хотя Джейсон был больше открыт для того, чтобы по меньшей мере изучить данные феномены, в особенности проникнувшись к эпохе фанк-метал-евангелистов, таких как Red Hot Chili Peppers и Faith No More, делая особенный реверанс в сторону экспрессивной игры на бас-гитаре сооснователя Chili Pepper, Майкла «Фли» Бэлзари.
Однако все это по большей части не имело значения, когда пришло время записывать альбом Load. Будучи как никогда влиятельным, Кирк получил соавторство с Джеймсом и Ларсом на семи треках альбома из четырнадцати. В то время как Джейсон на этот раз не получил ни одного – настолько категорично он был выключен из процесса. И это было особенно унизительно, учитывая, что он «представил больше материала для записи Metallica, чем когда бы то ни было. Они попробовали некоторые из его идей, но «Джеймс пишет долбаный материал настолько хорошо, что с ним сложно конкурировать». Скрывая свои истинные чувства, он лишь сказал: «Я чувствую больше удовлетворения, когда отдаю свои бас-партии Джеймсу, чем я получил бы, имея пять своих песен на альбоме». Однако правда заключалась в том, что такое отношение пожирало Джейсона изнутри, и он начал работать над множеством сторонних проектов, записываясь в домашней студии. Но даже этот путь самовыражения был для него закрыт, когда Хэтфилд постановил, что он не должен выпускать ничего из собственной музыки, поскольку это ослабит фанатскую базу Metallica. Эта ситуация стала «довольно нелицеприятной», согласно Ларсу, когда демо Джейсона, собранное совместно с друзьями под названием IR8, проиграли на местной радиостанции Сан-Франциско. «Я был просто вне себя, – отрезал Джеймс. – Я всегда думал, что если человек репетирует с кем-то еще, то это предает Metallica. В кулаке больше не четыре пальца. Он больше не так силен. Но он был задавлен. Он хочет, чтобы его музыку услышали».
