Однако в последнем интервью Клиффа Йоргену Холмстедту из шведского журнала ОК! которое он дал менее чем за 48 часов до смерти, он пророчески сказал, что со временем Metallica станет более «яркой и мелодичной». «Мы сейчас об этом не особенно заботимся, – настаивал он, но оказался исключительно прозорлив в том, что могло произойти дальше, делая предположения по поводу «продюсера с большим именем» и того, что, по его словам, они всерьез рассматривали для MOP. «Если бы мы могли выбирать, – сказал он, – мы бы, вероятно, записывались в Южной Калифорнии, возможно, в Лос-Анджелесе». Ему не нравилось выживать «в худшую зиму» в месяцы, проведенные в Sweet Silence в Дании, и он жаловался на то, что там не было «энергии». В следующий раз, сказал он, «было бы классно сделать это где-то, где светло и много солнца». Музыкальные вкусы Клиффа были определенно достаточно широкими, чтобы охватить разворот на 360 градусов, который сделал Black Album. Как сказал мне Кирк: «Если бы мы делали еще один альбом с Клиффом, думаю, он был бы очень мелодичным. Типа, перед тем как он умер, могу дать тебе образец того, что он слушал…». Он слушал Creedence Clearwater Revival, Eagles, Velvet Underground, R.E.M. и Кейт Буш. «Клифф был самым открытым из всех нас в музыкальном плане».
Но даже если бы Клифф Бертон чувствовал себя комфортно в связи с изменением музыкального направления, то, как бы он отреагировал на другие перемены в группе, остается открытым вопросом. Какой бы сделал вывод их «старший брат», например, о том, что все они жили в Лос-Анджелесе в течение практически года, пока писали альбом, где их можно было в разной степени уличить в звездной жизни рок-идолов, в частом посещении Rainbow (голливудский кабак, где Led Zeppelin развлекались в свои овеянные дурной славой ночи с группис) и тусовках с новыми друзьями, такими как Guns N’ Roses и Skid Row? Как бы Клифф отреагировал на новую эпоху в группе, где музыка была все еще важной, но уже не на первом месте, как только они покидали студию и оставляли позади серьезного Боба, направляясь каждый вечер в Западный Голливуд к девочкам и коксу, и алкоголю, и мерцающему неоновому освещению бульвара Сансет после заката, и приветственному звуку глэм-метала KNAC, трубящему из радио в машине?
Беседуя со мной практически двадцать лет спустя, Ларс признался: «Когда бы я ни вспоминал про Black Album, я думаю о том, как мы прожили этот год в Лос-Анджелесе. Я вспоминаю, как мы тусовались с Guns N’ Roses, со Skid Row, которые в то же самое время писали альбом. Я думаю о том, как мы приходили в студию в Долине каждый день и воевали с Бобом Роком по поводу того, что происходило. Я думаю о тех поздних вечерах и ранних рассветах, возможно, самого сумасшедшего года моей жизни в Лос-Анджелесе, где я испытал все, что только можно себе представить, когда тебе двадцать шесть и ты в ЛА, и твой член длиной шесть футов». Это было, добавил он, «незабываемо». Это были те дни, когда Ларс, Джеймс и Кирк (все еще без Джейсона) однажды вечером сколотили экспромт-группу с Акселем Роузом, Слэшем и Даффом Маккаганом из Guns N’ Roses, втянув также солиста Skid Row, Себастьяна Баха, под шутливым названием Gack (название кокаина среди осведомленных), чтобы сыграть сет на вечеринке по случаю дня рождения RIP, самого дикого глэм-метал-журнала в Америке, в Hollywood Palladium. В те времена Ларс и Джеймс бывали у Слэша дома на его «отвязных вечеринках». В своей автобиографии он вспоминает «девушку, которую Джеймс хотел трахнуть, и я пустил их в свою спальню. Они там находились какое-то время, и мне надо было зачем-то попасть внутрь. Итак, я тихо прокрался и увидел, как Джеймс трахает ее в рот. Он стоял на кровати, прижимая ее голову к стене, стонал своим громовым голосом, просто долбил и рычал: «Все будет хорошо! Все будет в порядке! Да! Все будет в порядке!»
Однако настоящее веселье началось тогда, когда группа вернулась в тур. На поверхности, казалось, что они, по крайней мере, пытались уйти от того, что Ларс называл «клише метала». Работали над тем, чтобы уничтожить его очевидные «следы» из своей музыки и графики; из своего нового сценического шоу они вычистили навеянную Iron Maiden атрибутику из тура Damaged Justice. Выступая теперь на голой сцене в форме ромба, они делали упор на взаимодействие с толпой: Кирк мог ходить среди публики во время соло, а у Ларса был подвижный подиум, который мог свободно перемещаться по сцене. Впереди и по бокам теперь висели гигантские видеоэкраны, которые транслировали крупный план группы во время выступления, и световые эффекты были намного более тонкими: яркая вспышка света в один момент, и глубокая полупрозрачная тень – в другой, отбрасывая на лицо Джеймса призрачное свечение, как в клипе Enter Sandman. Даже Джейсон теперь был частью команды. Помимо его бас-соло (которое, конечно, не было достойно Клиффа), он получил возможность исполнять эпизодическое вокал-соло в Seek and Destroy, что также давало Джеймсу время, чтобы свободно побродить среди публики в самом впечатляющем нововведении их шоу: Snake Pit (прим. змеиной яме) – отдельной зоне, предназначенной для самых неистовых фанатов, прямо посередине сцены. Каждый вечер, как только Джеймс выдавал «Seek…», он наклонялся в змеиную яму и заставлял ребят петь с ним, обнимал их, кричал на них, делал их частью группы. Так не делала ни одна другая группа.
Теперь было даже больше пространства для определенной рефлексии, поскольку шоу начиналось каждый вечер с двадцатиминутного документального видео, запечатлевшего историю группы и посвященного в особенности Клиффу Бертону. Это стало неотъемлемой частью мифологии Metallica, а самые громкие восклицания и возгласы одобрения вечера слышались в тот момент, когда появлялось изображение Клиффа: непослушные волосы, размахивающая рука, всегда одет в кардиган и клеш, как Иисус в белую робу. Это был великий момент для всех, возможно, кроме Джейсона, который формально отдавал дань уважения легенде Клиффа Бертона, но точно уже был сыт по горло постоянным напоминанием о том, что он был на этом месте только благодаря удаче, или, наоборот, неудаче. Заклинание разрушалось только тогда, когда Джеймс поворачивался к толпе и увещевал: «Вы все поняли Black Album, так? Изучили все тексты и всю долбаную работу? Теперь никакого раздолбайства. Эй, если когда-нибудь это будет слишком тяжелым…». Пауза, пока толпа усмехалась, и Джеймс растягивал губы в кривой клоунской улыбке… «Тяжелое дерьмо!» Они делали эпизодические отсылки к прошлому – Creeping Death, For Whom the Bell Tolls, Master of Puppets, которые игрались на такой критической скорости, как будто хотели проскочить их как можно быстрее, заканчивая каждый вечер расширенной, катастрофической версией One, которая гарантированно должна была сокрушить дом до основания перед тем, как выйти на бис с Battery, которую они колотили на еще большей скорости. Это был уличный рок как спектакль, лучший, который можно было купить за деньги, и это все, что можно было сказать о новой, всепоющей, всетанцующей Metallica версии девяностых, которая отошла от оригинальной версии восьмидесятых годов, причудливо прямолинейной, бьющей себя в грудь и тыкающей пальцем. Что бы ни было в голове у Ларса Ульриха и Джеймса Хэтфилда, стороннему наблюдателю было понятно, что это больше не история гаражной аутентичности, подсобной комнаты, но полной самоотдачи, полномасштабной войны, мирового господства. Это было о том, чтобы стать долбаным номером один, вы, придурки…
