Правда, однако, покажется позже. Намного позже, и только тогда, когда будет уже слишком поздно что-то с этим сделать.
12. Заряженный
Это было телефонное интервью. Если когда-то телефонные интервью были последним средством, к середине 1990-х годов они все больше становились нормой. Рецессия начала девяностых заставила звукозаписывающие компании сократить свои бюджеты; зарубежные поездки были не такими частыми, как раньше. Более того, появление гранжа убило много старых рок-звезд восьмидесятых, а теперь и журналы, такие как Kerrang! также начали страдать, оказавшись зажатыми между резко сократившимся тиражом и тем фактом, что звезды гранжа, такие как Nirvana и Pearl Jam, просто не воспринимали себя как группы типа Kerrang!. Если вы не из NME или Melody Maker, вы были… ну, где-то гораздо ниже по списку.
В те времена мы пользовались телефонными интервью, если речь не шла о главной статье или аналогичном многостраничном бахвальстве. Это была большая статья, но еще не обложка, которая появится позже, когда группа приедет, чтобы выступить хедлайнерами Донингтона. Тем временем занудный парень из звукозаписывающей компании монотонно объяснял мне, что, поскольку Ларс и парни все еще в Америке, это будет либо телефон, либо вообще никакого интервью. Невелика потеря, решил я. Как будто я не знал, как он выглядит.
– Привет, Мик, – подчеркнуто медлительно протянул он в трубку тем вечером, – рад тебя снова слышать, чувак, в чем дело?
Я объяснился, как будто он этого не знал, и мы приступили к делу. В тот вечер я был дома в своем однокомнатном лофте в Лондоне. А он только что встал с постели в своем особняке в шикарной части округа Марин, на севере Сан-Франциско, где сейчас был полдень.
– Эй, мне жаль, что мы не могли сделать это лично, – сказал он. – Все дело в нашем графике…
– Без проблем, – сказал я. И так оно и было.
Мы поболтали двадцать минут, я сделал свой материал, и мы попрощались.
– Эй, был рад пообщаться, – сказал он. – Возьмем по пиву или еще чего-нибудь в следующий раз, когда мы приедем.
– Конечно. Если я, конечно, не увижу вас раньше. До встречи на Донингтоне!
– Клево, чувак. Пока.
Я повесил трубку. Приятный парень, подумал я. Несмотря… ни на что.
На следующий день я болтал по телефону с кем-то, кто плотно работал с группой. Я сказал ему о своем разговоре с Ларсом предыдущим вечером.
– Почему ты брал интервью по телефону? – спросил он. – Почему нельзя было дождаться и встретиться, когда он будет здесь?
– Потому что нам нужна история к моменту объявления Донингтона на следующей неделе, – пояснил я.
– Ага, – сказал он, – но он будет здесь завтра.
– Что ты хочешь сказать?
– Он будет здесь, в Лондоне, завтра.
– Ты уверен?
– Ага, он приезжает, чтобы купить немного антиквариата. Не хочет поднимать шумихи, не хочет, чтобы его беспокоили обычные… ну ты понимаешь…
Он помедлил, пока до него дошел смысл сказанного.
– Хотя не думаю, что он останется надолго, – сказал он, пытаясь увернуться. – Возможно, всего на пару дней или около того…
– И, конечно, он будет занят.
– Верно.
– Покупая антиквариат…
– Ммм… все равно не говори, что я тебе сказал.
Если бы история Metallica закончилась этими последними грандиозными концертами на стадионах летом 1993 года, никто бы не стал жаловаться. За прошедшее десятилетие они выросли от изгоев Лос-Анджелеса – недомерков с Сансет Стрип, вынужденных искать счастье в другом месте, – до самой большой, возможно, даже лучшей хеви-метал-группы в мире.
От резвого, но стереотипного риффа Kill ‘Em All к панорамному, просчитанному стилю альбома Metallica, настолько ошеломляюще популярному, что он получил два названия. Так что теперь, куда бы они ни направлялись, это уже не имело значения. И уж точно не для Джеймса Хэтфилда. Пока группа продолжала делать музыку, Джеймса мало волновало, сколько вечеров подряд они выступали в Madison Square Garden или разместит ли Rolling Stone их снова на обложке. Они были Metallica, а ты – нет, и этим все сказано, придурок. Даже Джейсону Ньюстеду было не на что жаловаться. Или было, но на другие моменты. «Я никогда не мог подумать, что можно выпустить альбом, который станет номером один, играя такую музыку», – сказал он, будучи искренне пораженным. Но Джейсон в те времена многое считал невозможным, до тех пор пока не присоединился к Metallica.
Единственным человеком, который все еще хотел большего, тем мальчиком, которому все было мало, был Ларс Ульрих. Действительно, если первое десятилетие карьеры Metallica, полное инцидентов, было доказательством его напористости, его амбиций и его способности – и этот факт нельзя недооценивать, подстраиваться под возрастающую силу личности Джеймса Хэтфилда, пусть и на незначительный срок, пока с ними был эксцентричный Клифф Бертон, – то следующее десятилетие скажет намного больше о неизмеримом желании Ульриха поднять их корпорацию еще выше. Выше, чем кто бы то ни было, включая, возможно, даже Клиффа Бернштейна и Питера Менша. И определенно дальше, чем даже фанаты Metallica могли вообразить; настолько, что сама концепция (все старые взгляды, которые они отстаивали) станет такой растянутой, что многие старые фанаты больше не станут следовать за ними, разочарованные тем, что они посчитали окончательной продажей группы. И дело было не в создании ультракоммерческого альбома, такого как Black, а, скорее, в концепции альбомов, которые, по-своему рискуя, шли против течения индустрии, причем они делали это даже более преднамеренно, чем все то, что выпускали в свои самые ранние, самые жестокие дни. То, что Джеймс позже саркастически назвал: «Великое переосмысление Metallica».
Так оно и было. Переосмысление коснулось не только звучания Metallica, но и внешнего вида группы и, что было наиболее символично, их внезапно сильно укороченных волос. «Не то чтобы мы все вместе собрались для групповой стрижки», – сказал Ларс, когда я дразнил его по этому поводу в 2009 году. Но во многих отношениях это именно так и было, или определенно казалось, что они так и сделали, когда летом 1996 года были опубликованы первые рекламные фото «обновленных» Metallica, как раз к выходу их нового альбома Load, долгожданного, совершенно неожиданного продолжения Black. Так же совершенно неожиданно появились пирсинги, татуировки и, что было самым шокирующим для фанатов хардкор-метала, макияж. Одно дело видеть Кирка Хэмметта (который всегда был относительно самым женоподобным в группе), позирующим с тушью на глазах, демонстрирующим свои новые тату на теле и пирсинг на лице, включая губную серьгу (маленький серебряный шип), болтающуюся под нижней губой, и доводящим свою манерность до абсурда в попытке изменить общее восприятие того, кем на самом деле была Metallica. Видеть Ларса, который ему вторил, но вовремя остановился перед экстравагантными татуировками (Ларс был игроком, но не безрассудным человеком), было тоже по-своему объяснимо, зная, как далеко Ларс может зайти ради того, чтобы поддерживать интерес публики к Metallica. Но видеть Джеймса Хэтфилда с его новой прической «помпадур» и черной подводкой сидящим в белом жилете и курящим сигару означало, что мир перевернулся с ног на голову. (Единственным кто, как обычно, шел не в ногу со всеми, был Джейсон, который остриг свои волосы несколькими месяцами ранее, и снова их отращивал в тот период, когда снимали первые рекламные фото Load.) Они открыли конверт, а затем разорвали его на кусочки и подбросили в воздух как конфетти. Внезапно в 1996 году Metallica (в лице Ларса и его ближайшего союзника в группе – Кирка), казалось, находилась в опасной близости от того, чтобы сделать последний шаг. Это было похоже на то, как если бы Лемми неожиданно вышел на сцену в длинном вечернем наряде и тиаре. Хотя на самом деле это было даже большим шоком. Лемми в таком случае определенно делал бы это в шутку. В отличие от Metallica. Как выразился один знакомый редактор журнала, когда впервые просматривал промоснимки Load, резюмируя реакцию поколения: «Что это за фигня?»
