Выбросив сигарету в урну у входа, он пересек просторный, слегка темноватый вестибюль, небрежно кивнул охраннику и поднялся на третий этаж в зеркальной, благоухающей чьими-то духами кабине лифта. Запах был таким сильным, что Рогозин поморщился. «Что-то мне сегодня все не слава богу, подумал он. — Будто не с той ноги встал. С чего бы это? Ведь не из-за того же я бешусь, что на меня опять наехали? Это ведь ерунда, житейские мелочи, бессильные потуги. Собака, так сказать, лает, а караван, как ему и полагается, идет своим курсом. Тогда отчего меня так разбирает?»
Он взял себя в руки, придал лицу обычное благодушное выражение и вступил в свою приемную, где уже вовсю надрывались телефоны, и холеная секретарша с фигурой манекенщицы и двумя высшими образованиями привычно держала оборону, отвечая на звонки приглушенным, предельно вежливым и в то же время холодновато-официальным голосом. Кресла для посетителей были пусты, но в углу у окна маялся Канаш, которого Рогозин заметил не сразу: Канаш имел свойство при беглом осмотре помещения выглядеть просто нейтральной деталью интерьера, наподобие манекена или подставки для цветов.
Рогозин поприветствовал секретаршу, кивнул Канашу и подбородком указал ему на дверь кабинета: заходи.
— Ты еще не в СИЗО? — пошутил он, пропуская его в кабинет.
Секретарша, не прерывая разговора по телефону, улыбнулась бледной мимолетной улыбкой, давая понять, что она в курсе событий и способна оценить юмор и мужество своего начальника, сохранившего способность шутить даже перед лицом крупных неприятностей. Рогозин подмигнул ей, подтолкнул в спину замешкавшегося в дверях Канаша и следом за ним вошел в кабинет.
Здесь он первым делом забрался в бар, налил в стакан «Джека Дэниэльса» и одним глотком опрокинул виски в себя, намеренно не предложив Канашу угоститься. Он был недоволен своим подчиненным и не собирался этого скрывать.
— Ну, — сказал он, наливая себе вторую порцию, затыкая горлышко графинчика хрустальной пробкой и усаживаясь за стол, — чем порадуешь? Что скажешь, Канаш? Опять наколбасил?
— Я? — изумился Канаш. — Честно говоря, я думал, что это вы…
— Правда? — с напускным весельем перебил его Рогозин. — Да что ты говоришь! Я, значит… Вот что, Канаш, прекрати дурака валять. С прокуратурой шутки плохи. Не видишь, что ли, что в стране делается? Всерьез берутся. Так, пожалуй, уже давно не брались, лет шестьдесят уже…
— Так уж и шестьдесят, — проворчал Канаш. Его каменное лицо оставалось неподвижным, лишенным какого бы то ни было выражения, но Рогозин знал его не первый год и видел, что начальнику службы безопасности не по себе. Они старались быть откровенными друг с другом, насколько позволял уровень их отношений и их деловые интересы, и Канаш видел, что Рогозин не врет, говоря, что налет омоновцев и следователей прокуратуры на офис службы безопасности вызван вовсе не его необдуманными действиями. «А ведь и он тоже, пожалуй, говорит правду, — подумал Рогозин. — Пожалуй, он тут действительно ни при чем. Тогда в чем же дело? Неужели за нас действительно решили взяться всерьез?»
Эта мысль окончательно испортила ему настроение, но он не подал виду.
— Как бы то ни было, — сказал он, с откровенным неудовольствием разглядывая грубо вылепленное лицо Канаша, — ты, Валентин Валерьянович, прикрой пока свою торговую точку. Я понимаю, что деньги, которых не заработаешь ты сам, обязательно заработает кто-то другой, но с этим пока придется смириться. Надо осмотреться, понять, чего они, волки, от нас хотят и какие у них шансы это самое получить. И присмотрись заодно к своим людям: возможно, кто-то из них занялся самодеятельностью — Исключено, — буркнул Канаш. — Хотя…
— Вот именно, — сказал Рогозин, — хотя… Тут за себя нельзя ручаться, а ты расписываешься за других. Не надо, Валик. Не стоит рисковать репутацией.
Он знал, что Канаш терпеть не может, когда его называют Валиком, и сделал это намеренно — накопившееся раздражение требовало выхода.
Канаш не подал виду, что его задели слова Рогозина, но каменные желваки на его скулах напряглись и немного походили вверх-вниз, прежде чем исчезнуть.
Рогозин сдержал насмешливую улыбку и снял плоскую трубку внутреннего телефона, который уже некоторое время молча мигал лампочкой, сигнализируя о том, что секретарша желает что-то сообщить шефу.
— Что у вас, Инга? — спросил он, даже не глядя на Канаша.
Видя, что разговор закончен, Канаш встал и двинулся было к дверям, но Рогозин, повинуясь безотчетному импульсу, остановил его движением руки. Канаш пожал плечами и снова опустился в глубокое кресло для посетителей.
— Кто-то все утро требует, чтобы я связала его с вами, — доложила секретарша. — Он на второй линии. Вы ответите?
— Кто-то? Требует? — переспросил Рогозин, тоном давая понять, что подобная форма доклада кажется ему, мягко говоря, странной. Он посмотрел на Канаша. Канаш позволил себе едва заметно приподнять брови, демонстрируя вежливое недоумение. — И кто же он, этот таинственный незнакомец?
— Он отказывается назвать себя, — немного смущенно ответила секретарша, верно расценив холодный тон шефа. — Засечь звонок невозможно, поскольку служба безопасности…
— Про то, что служба безопасности временно не функционирует, мне известно и без вас, — прервал ее Рогозин, бросив на Канаша злобный взгляд. — Но мне казалось, что я плачу вам как раз за то, чтобы меня не отвлекали от дел разные… гм… игнорамусы.
— Извините, Юрий Валерьевич, — прошелестела секретарша, — но он крайне настойчив. Утверждает, что звонит по интересующему вас делу.
«Какой-нибудь хлыщ из прокуратуры, — подумал Рогозин. — Решил нагнать страху…»
— Ладно, — проворчал он в трубку. — Скажите ему, что я на месте, но предупредите, что разговаривать с ним я стану только после того, как узнаю, кто он и чего ему от меня надо.
Он снова покосился на Канаша, но тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, казалось, целиком уйдя в разглядывание висевшей на стене репродукции какой-то абстрактной картины. Секретарша молчала с полминуты, потом в трубке снова щелкнуло, и до Рогозина донесся ее шелестящий голос.
— Он отказывается назвать себя, — сообщила секретарша, — но просил передать, что звонит по поручению Анны Свешниковой.
— Какой еще Свешниковой? — недовольно спросил Рогозин и по инерции добавил:
— Впервые слышу…
Потом он снова услышал сухой отчетливый щелчок — на этот раз не в телефонной трубке, а в собственной голове, — и прошлое вихрем налетело на него, как выскочивший из-за угла маньяк с топором в руке. Сжимая трубку внезапно онемевшими пальцами, он быстро прикинул, сколько прошло времени. Одиннадцать лет…
Баланде, помнится, дали двенадцать… Неужели сбежал? Впрочем, существуют ведь всякие амнистии и условно-досрочные освобождения… Вот только какой идиот додумался выпустить эту сволочь досрочно? Черт бы его побрал! Надо же было додуматься до такого изуверства; он, видите ли, звонит по поручению Анны Свешниковой! Вот уж, действительно, звонок с того света! И это как раз тогда, когда Канаш и его мордовороты связаны по рукам и ногам… Будто нарочно, ей-богу…
