Книга Без единого выстрела, страница 41. Автор книги Андрей Воронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Без единого выстрела»

Cтраница 41

Работа на РБУ имела то неоспоримое преимущество, что можно было каждый вечер принимать душ. По тесной и грязной душевой гуляли ледяные сквозняки, стоки были постоянно забиты всякой дрянью, но вода из укрепленной на стене ржавой воронки текла довольно теплая, а временами даже горячая, что позволяло покрытым толстой цементной коркой «операторам» возвращаться в барак относительно чистыми.

Баландин мылся после смены, с ожесточением сморкаясь и отхаркивая сгустки замешанного на слюне цемента. В соседней кабинке шумно плескался и вел свой бесконечный матерный монолог Манюня. Игорь как раз раздумывал, не посоветовать ли коллеге заткнуться, как вдруг Манюня замолчал сам — так резко, словно его выключили из сети Вместо его болтовни послышалось какое-то неразборчивое из-за плеска воды шушуканье, и кто-то — похоже, все тот же Манюня — пакостно хихикнул.

Баландин заторопился. Голова у него очень некстати была густо намылена, и он принялся поспешно смывать мыло с остриженного «под ноль» черепа и лица, которое уже успело потерять приятную юношескую округлость и начало понемногу превращаться в костистую зековскую физиономию из-за плохой кормежки и постоянного нервного напряжения.

Он как раз промывал залепленные мыльной пеной глаза, когда его схватили за локти.

Баландин рванулся, не открывая залитых мылом глаз, мокрые чужие ладони соскользнули с его намыленной кожи, и он почувствовал, что свободен. Его босая ступня предательски поехала по покрытому противной слизистой пленкой кафелю, и инерция собственного рывка бросила его головой вперед на ржавые водопроводные трубы. Он ударился головой о вентиль, зашипел от боли и открыл глаза.

Их было много — человек пять или шесть. Считать Баландину было некогда, да и чертово мыло немилосердно щипало глаза, заставляя щуриться и трясти головой. Он заметил только, что в центре тесного полукруга синих от татуировок тел выделяется волосатая туша Мосла, который был правой рукой местного пахана — точнее, той мрази, которая называла себя паханом. Насколько мог судить Баландин, настоящих уголовных авторитетов в их отряде по какой-то причине не было, и их роль выполняли обыкновенные беспредельщики.

Справа от Мосла стоял Аборт. От его угрюмой молчаливости не осталось и следа — он был возбужден и весел, только что руки не потирал от приятных предвкушений. О том, что предвкушения у него самые приятные, догадаться было несложно, поскольку Аборт был одет в костюм Адама до грехопадения и индикатор его настроения был целиком на виду.

Манюня тоже был здесь — ухмылялся золотозубой пастью и тянул к Баландину веснушчатые лапы, пытаясь схватить его снова. Никто не высказывал никаких претензий и не пытался что-то объяснить или выяснить, поэтому Баландин решил, что и ему вряд ли стоит задавать вопросы. Он схватил Манюню за протянутую вперед руку и резко вывернул его пальцы вверх так, что они стали под прямым углом к ладони. Манюня взвыл от неожиданной боли и рухнул на колени. Баландин врезал ему коленом по сопатке, еще раз крутанул напоследок пальцы — при этом что-то сухо щелкнуло, словно сломался карандаш, — и оттолкнул воющего коллегу в угол.

Он развернулся, чтобы встретить следующего, но они бросились на него всем скопом. Он еще успел достать кого-то кулаком по морде, кого-то боднуть и двинуть Аборта локтем прямиком в то место, где у него в данный момент размещалось его настроение, но исход дела был предрешен заранее, и он это знал. Не прошло и тридцати секунд, как его голова оказалась намертво зажата подмышкой все у того же Аборта. Кто-то — ему показалось, что это был Манюня — крепко держал его за руки, еще кто-то медвежьей хваткой облапил поперек туловища. Баландин вскрикнул от страха и унижения, рванулся в последний раз, понял, что все кончено, стиснул зубы и стал терпеть.

Он не издал ни единого звука — ни тогда, когда его насиловали, ни тогда, когда, натешившись, принялись избивать, ни даже тогда, когда к нему, распростертому на залитом кровью полу, подошел Манюня и, прошипев: «Ты мне палец сломал, пидорюга!», рубанул его по правой ладони лезвием лопаты, начисто отхватив два пальца — безымянный и мизинец. Молчал он и в лазарете, лежа на спине и сухими глазами глядя в потолок. Он ничего не сказал ни врачу, ни приходившему к нему каждый день со своими вопросами «куму», ни даже соседу по палате, который маялся кровавым поносом и сильным любопытством. Возможно, этот бледный до синевы дристун и не был подсадным, но Баландин раз и навсегда решил считать всех до единого людей своими личными врагами — решил в тот самый миг, как пришел в себя на больничной койке.

— Ну и хер с тобой, — сказал ему в конце концов кум. — Что я, в самом деле, лезу в твои личные дела? Откуда мне знать: может, тебе понравилось! Ну и на здоровье. Не ты первый, не ты последний. Только потом жаловаться ко мне не бегай, даже слушать не стану. Так петухом и помрешь. И учти: переводить я тебя никуда не буду, понял? Из лазарета пойдешь прямо на свой РБУ, дальше любовь крутить…

Баландин впервые повернул к нему багрово-синее распухшее лицо под марлевой чалмой. Его разбитые губы слабо шевельнулись, раздвигаясь в болезненной гримасе, отдаленно напоминающей улыбку.

— Спасибо, — хрипло прошептал он и отвернулся.

За те две недели, что Баландин отлеживался в лазарете, в его бараке многое изменилось. Из-под Темникова пришел большой этап, состоявший по преимуществу из настоящих блатных. Их было много, они были скованы железной внутренней дисциплиной, и шарага беспредельщиков мгновенно увяла, сделавшись тихой и незаметной. Баландин, впрочем, поначалу даже не заметил этих изменений. В лазарете он принял твердое решение во что бы то ни стало выжить и поквитаться с Рогозиным, а для этого было просто необходимо кое-что сделать.

Начал он с РБУ.

Манюня встретил его кривой блудливой улыбочкой и издевательским вопросом о самочувствии. Баландин молча повернулся к нему спиной, вооружился «комсомольской» лопатой — той самой, которой Манюня отрубил ему два пальца — и принялся наваливать в тачку щебенку. Отрубленные пальцы немилосердно болели, голова кружилась, и ходить все еще приходилось враскорячку, но это были детали. Баландин впрягся в тачку и покатил ее наверх по шаткому наклонному настилу. Он был на середине пути, когда с воем и гулом включились электромоторы, и две огромные бетономешалки начали вращаться, с каждой секундой набирая обороты.

Аборт стоял наверху, у пульта дозатора, угрюмо глядя в недра бетономешалки. Его правая рука лежала на пульте, в левой он держал конец толстого резинового шланга, с которого стекала тонкая струйка воды. Баландин с ходу опрокинул тачку в приемный желоб, выпустил отполированные ладонями железные рукоятки, подошел к Аборту со спины и, не давая себе времени на раздумья, сильно толкнул его между лопаток. Какой-то миг Аборт балансировал на краю дощатого настила, а потом с почти неслышным за грохотом работающей бетономешалки криком упал вниз, прямо в вертящееся полужидкое месиво. Падая, он успел инстинктивно вцепиться в водяной шланг и повис на одной руке, почти касаясь носками ботинок чавкающего бетона. Покрытый корявой коркой засохшего цемента край бетономешалки скреб его по коленям. Баландин увидел, что брюки Аборта уже свисают клочьями, а на краю вращающейся чугунной чаши появился широкий кровавый ободок. Аборт орал, разинув черную пасть, но его почти не было слышно. Баландин не спеша шагнул вперед и с размаха опустил тяжелый кирзовый ботинок на цепляющуюся за конец шланга кисть. Раздробленные пальцы хрустнули и разжались, перекошенное ужасом лицо Аборта в последний раз мелькнуло на сером фоне и погрузилось в жидкий бетон. Его голова возникала над поверхностью еще два или три раза, но теперь она выглядела просто как большой серый пузырь. Баландин плюнул в бетономешалку и обернулся.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация