— Согласен, — сказал Мещеряков. — Но ты опять не дослушал до конца, Илларион. Квартиру Аверкина тоже вывернули наизнанку, как и его карманы. Взяли, судя по всему, немного, но окончательно это станет ясно, только когда из Калуги приедет его жена. Не знаю, что они там искали, зато точно знаю, что диктофон, с помощью которого Аверкин должен был записать свой разговор с шантажистом, исчез.
— Подумаешь, — сказал Илларион. — Вещица полезная, на радиорынке за такую можно взять неплохие деньги. Это ничего не доказывает, Андрей. А впрочем…
— Вот именно. Если, сложить все это в кучу, получается очень интересная картинка. Ты задал правильный вопрос: зачем он поехал в этот парк? Ему совершенно нечего было там делать. Плюс коробка из-под обуви, плюс обворованная квартира, плюс исчезнувший диктофон…
Илларион легко поднялся с корточек, отнес на полку книгу, которую все еще держал под мышкой, и принялся одеваться.
— Да, — сказал он, — наверное, ты прав. Во всяком случае, время пассивного ожидания кончилось. Мы и так с тобой выжидали слишком долго. Кстати, что говорит Сорокин?
— Сорокин ничего не говорит, он пускает дым из ушей и матерится. Он уверен, что мы с тобой утаиваем от него жизненно важную для следствия информацию.
— А мы разве что-то утаиваем?
— Беда в том, Илларион, что утаивать нам с тобой нечего. То, что у нас есть, Сорокин считает пустым звуком, и он прав. Ни одной улики, ни одного прямого свидетельства — ничего, кроме разговоров, догадок и подозрений…
— Так уж и ничего, — проворчал Илларион, затягивая шнурки на ботинках. — Теперь у него есть Аверкин, который лежит в реанимации. Возле него можно сидеть и дожидаться, когда он придет в себя и начнет давать показания. Насколько я понимаю, больше ничего нашему полковнику просто не остается.
— Он тоже это понимает, — со вздохом сказал Мещеряков. — И слезно просил нас не вмешиваться.
— И поэтому ты явился сюда в таком виде, — закончил за него Илларион. — Чтобы не вмешиваться.
Мещеряков пропустил шпильку мимо ушей, дождался, когда Илларион откроет дверь, и первым вышел из квартиры.
Спустившись во двор, Илларион увидел напротив своего подъезда черную «волгу» — универсал, имевшую такой вид, словно на ней много лет возили дрова. Потускневший обшарпанный кузов пестрел многочисленными зашпатлеванными вмятинами и царапинами, два из четырех хромированных колпаков отсутствовали начисто, но над крышей кабины торчала длинная антенна радиотелефона. Забродов полунасмешливо, полуодобрительно хмыкнул: Мещеряков явно был задет за живое и взялся за дело всерьез, если приехал сюда на одной из спецмашин учебного центра. Под мятым капотом наверняка скрывался мощный форсированный двигатель, который давал ржавому драндулету отличную возможность удивить некоторых владельцев дорогих иномарок.
Усевшись за руль, Мещеряков бросил свою спортивную сумку на заднее сиденье. На вид казавшаяся совершенно пустой сумка тяжело шлепнулась на дерматиновую подушку. При этом внутри раздался приглушенный металлический лязг. Илларион подозрительно покосился на полковника, перегнулся через спинку сиденья и дотянулся до сумки.
— Гм, — неодобрительно произнес Мещеряков, запуская двигатель Илларион пропустил это междометие мимо ушей и заглянул в сумку. На дне сумки лежали смертоубойная полковничья «беретта» и две запасные обоймы. Забродов протяжно присвистнул.
— Однако, — сказал он. — А пулемета под сиденьем у тебя нет?
Мещеряков раздраженно передвинул рычаг переключения передач и рывком тронулся с места.
— Пулемета у меня нет, — ответил он, — точно так же, как и желания ни с того ни с сего очутиться в одной палате с Аверкиным — с трубочками в ноздрях и килограммом железа в кишках. Шутки кончились, Илларион. Не надо больше рассказывать мне про мальчишку, который увлекся игрой и зашел немного дальше, чем следовало. Он зашел чересчур далеко.
— Ну-ну, — ответил Илларион.
Мещеряков покосился на него, ожидая продолжения, но Забродов молчал. Он вынул из полковничьей сумки одну обойму и теперь рассеянно играл ею, то выдвигая, то со щелчком загоняя на место верхний патрон. Вид у него был самый безмятежный, словно Мещеряков вез его на рыбалку или в ресторан. Впрочем, ничего иного полковник от него и не ожидал. Ему вдруг стало неловко из-за того, что он взял с собой пистолет. С кем, в самом деле, он собрался воевать? Квартира Чеканова наверняка пуста. Скорее всего, там они не встретят не только вооруженного противника, но и вообще ничего интересного. Тогда зачем ему пистолет? Да ясно же, зачем! Мещеряков недовольно дернул уголком рта. Конечно, оружие он взял просто для уверенности в себе. Вот Забродову никакое оружие для поднятия боевого духа не требуется, он сам — оружие, да еще какое…
— Кстати, об оружии, — сказал он, прерывая затянувшееся молчание.
— Ммм? — Забродов, казалось, проснулся и с интересом посмотрел на Андрея.
— Ты не знаешь, у Аверкина дома было какое-нибудь оружие?
— Откуда мне знать? Впрочем, скорее всего, было. Это, наверное, что-то вроде профессионального заболевания. Ты знаешь кого-нибудь из наших, у кого в шкафу не лежало бы что-нибудь этакое, огнестрельное? У тебя есть, у меня есть… а чем Аверкин хуже? Было, наверное. А что?
— А то, что люди Сорокина ничего «этакого» в квартире Аверкина не нашли. На полу в спальне валялось полотенце со следами смазки, вот Сорокин и спросил меня, могло у Аверкина быть оружие или нет.
Илларион снова протяжно присвистнул.
— Весело, — сказал он. — Выходит, что помимо диска с секретной информацией по Москве теперь гуляет еще и лишний ствол. И ствол этот явно не двадцать второго калибра… Ай-яй-яй.
Услышав это «ай-яй-яй», Мещеряков быстро покосился на Иллариона. Тон Забродова не сулил новому владельцу аверкинского пистолета ничего хорошего.
Илларион в последний раз щелкнул обоймой, бросил ее в сумку, а сумку вернул на заднее сиденье.
— На дорогу, — сказал он. — Смотри на дорогу, полковник. Хватит с меня приятных неожиданностей.
Мещеряков отвернулся от него и стал смотреть на дорогу. Он был недоволен буквально всем: и дурацкой ситуацией, в которой оказался, и Забродовым, и собой, и Сорокиным, и даже генералом Федотовым, который попросил его «неофициально и предельно аккуратно», как он выразился, разобраться в этом неприятном деле. Снаружи опять пошел мелкий дождик, брызгая каплями на пыльное лобовое стекло. Мещеряков включил дворники, и их монотонный скрип немедленно начал действовать ему на нервы.
— О чем ты думаешь? — не унимался Забродов. — Поделись, а?
— Я думаю о том, когда в этой стране наведут хоть подобие порядка, проворчал Мещеряков. — Ты только вдумайся в ситуацию: я — штабной работник, кабинетная, в общем-то, фигура, а ты — отставник, пенсионер… Мое дело перекладывать бумажки, твое — греться на солнышке и удить рыбку… в крайнем случае, сторожить по ночам какую-нибудь стройплощадку. А вместо этого мы с тобой занимаемся черт знает чем — защищаем интересы мощной силовой структуры от какого-то свихнувшегося сопляка, который решил срубить немного деньжат в свободное от основной работы время… По-моему, это просто смешно.
