Мосол оглянулся на своих приятелей, и в этом его движении Баландин, чьи чувства обострились до немыслимой восприимчивости, явственно уловил нерешительность. Ситуация сложилась патовая: Баландин не мог выбраться из своего утла, а нападающие не могли его оттуда выковырять, не рискуя при этом собственными жизнями. Рисковать жизнью никто из них явно не хотел. Баландин через силу растянул губы в презрительной улыбке.
— Нет желающих? — спросил он. — Ну, тогда валите отсюда, уроды, не мешайте работать. Мне бугор велел эту стенку за сегодня закончить.
Глядя на них, Баландин испугался: на миг ему показалось, что они вот-вот послушаются и уйдут. Но тут на лестнице, которая вела в подвал, послышались шаги нескольких человек. Мосол заулыбался. Баландин тоже улыбнулся, хотя и понял, что пропал: теперь его попросту задавят массой, затопчут ногами, а потом опрокинут на труп штабель кирпича и скажут, что так и было…
В подвал вошли пятеро, и остолбеневший от неожиданности Баландин, бросив быстрый взгляд на Мосла, почти пожалел его: Мосол явно ожидал увидеть вновь прибывших еще меньше, чем сам Баландин.
В проеме кирпичной арки стояли пятеро блатных из темниковского этапа. Они молчали, равнодушно глядя прямо перед собой. Потом они расступились, и в подвал неторопливо шагнул грузный приземистый человек с низким лбом и мощными надбровными дугами. В его коротко остриженных волосах густо серебрилась седина, а маленькие черные глаза смотрели из-под густых бровей с недоброй насмешкой. Это был знаменитый Арон — вор в законе, пахан, великий знаток и ревностный хранитель блатных порядков, гроза беспределыциков и ссученных воров.
Он неторопливо вынул из кармана робы пачку «Мальборо», прикурил от поднесенной спички, закинул голову назад, выпустил в потолок струю дыма и посмотрел на Мосла поверх своего великолепного семитского носа.
— Разборки клеишь, Мосол? — негромко спросил он. — А кто разрешил? Ты меня спросил, дружок? Знаешь, что за это полагается?
— Не знаю и знать не хочу, — угрюмо ответил Мосол. — Блатными командуй, Арончик, а меня не трожь, а то как бы пожалеть не пришлось.
— Вот, — сказал Арон, оборачиваясь к своим людям, — видите? А ведь я говорил: где две головы, там телу каюк. Давно надо было с ними разобраться, а я все медлил, все ждал чего-то… Зря, видно, ждал. Чего от дураков дождешься, кроме глупостей? Старею я, наверное. Зато какой случай! А ну-ка, возьмите его!
Мосла взяли. Это произошло тихо и почти без борьбы. Люди Мосла даже не пытались сопротивляться, когда их пинками выбивали наружу через кирпичную арку. Через несколько секунд Мосол стоял посреди подвала в позе распятого, накрепко схваченный за руки с двух сторон. Лица блатных, которые его держали, оставались бесстрастными, словно у скверно изготовленных манекенов.
— Ну, — сказал Арон, оборачиваясь к Баландину, — а ты что скажешь, герой? Так и будешь в одиночку со всем светом воевать? Ну, говори, я жду.
Баландин пожал плечами. Молоток и заточка по-прежнему оставались у него в руках.
— А что говорить? — нехотя обронил он. — Я — человек конченый. А только как хочешь, Арон, но этого пидора я убью.
— А если его убью я? — с любопытством осведомился Арон.
— Тогда убей и меня, — словно со стороны слыша собственный голос, сказал Баландин. — Потому что за ивой должок, и мне по барабану, кому его отдать — ему или тебе.
Двое блатных шагнули вперед, как роботы, но Арон остановил их небрежным жестом руки с зажатой между пальцами сигаретой.
— Спокойно, — сказал он. — На первый раз прощаю, но имей в виду, что с ворами так не разговаривают. Слушай сюда, сявка. Будешь моим быком. Этот мудак, — он кивнул в сторону Мосла, — твой. Остальных — тех, которые тебя вместе с ним опускали, — не трогай, заметут. Кум тебя пасет. Будешь хорошо работать — дам мазу. Нет — подохнешь, как пес под забором. Все понял?
Баландин молчал целую минуту.
— Нет, — сказал он наконец, и блатные снова подались к нему. Арону пришлось повторить свой нетерпеливый жест, чтобы его псы с явной неохотой вернулись на место.
— Чего ты не понял? — спросил Арон.
— Что такое бык?
Кто-то фыркнул в кулак. Арон сокрушенно покачал носатой головой.
— Ну что за молодежь пошла? — с огорчением спросил он. — Серые все какие-то, тупые, как валенки… Куда смотрит школа? Наша советская школа, самая лучшая и прогрессивная школа в мире… Бык — это боец, понял? Я называю тебе имя, а ты делаешь так, чтобы это имя стало пустым звуком. За это ты живешь как король и ходишь в авторитете. Теперь понял? Выбирай: живой бык или мертвый пидор.
Баландин медленно кивнул.
— А чего тут выбирать? — сказал он. — Особенно если первое имя, которое ты назовешь, — Мосол.
— Вообще-то, быку мозги без надобности, — ответил Арон, — но когда они есть, это, бля буду, приятно. Просто для разнообразия. Ну чего ты еще ждешь?
Мосол вдруг забился в руках державших его людей, складываясь пополам, резко выгибаясь, выворачиваясь из захвата, мотая головой и нечленораздельно вопя. Его заломали, зажали ему рот, запрокинули назад голову, схватив за волосы, и разорвали на груди рубашку.
— Сюда, — сказал Арон, приложив длинный чистый палец к волосатой груди Мосла чуть правее и ниже левого соска. — Привыкай работать чисто.
Баландин шагнул вперед, поднимая заточку, и улыбнулся прямо в бешено выкаченные, до краев полные животного ужаса глаза Мосла.
Вечером, после отбоя, к нему подошел один из блатных. В руках у него были состряпанная из механической бритвы татуировочная машинка, комок ваты и флакон с черной тушью. Операция заняла каких-нибудь полчаса. В конце концов блатной протер вспухшее, ноющее плечо смоченным в одеколоне ватным тампоном, осмотрел результаты своей работы и удовлетворенно кивнул. Баландин вывернул плечо, наклонил голову и посмотрел вниз.
Оттуда, с покрасневшего участка воспаленной кожи, на него яростно и непримиримо глянула свирепо наклоненная голова готового к смертоносному рывку быка…
-..Еще вопросы есть? — спросил Баландин. В горле у него першило с непривычки — так много он не говорил уже много лет, а может быть, и никогда в жизни.
Чек немного помолчал. Он снова вынул из кармана сигареты, и хромой зек заметил, что руки у его напарника больше не дрожат.
— Вопросы есть, — невнятно сказал Чек, раскуривая сигарету. — Вопросов много, но я задам только один. Ты стихи писать не пробовал?
— Чего?!
— Стихи. Как это там… Однажды в студеную зимнюю пору лошадка примерзла пипиской к забору…
Очень художественно излагаешь, я прямо заслушался. Так как насчет стихов, бычара?
Теперь замолчал Баландин. Некоторое время он задумчиво двигал бровями, катал на скулах каменные желваки, сердито хмурился, а потом вдруг хмыкнул и с треском ударил Чека по спине искалеченной ладонью.
