И тут кто-то негромко, но настойчиво постучал в дверь.
* * *
Интерлюдия четвертая. ШАМАН И ТЬМА
Северная Азия, где-то на реке Катанга. Год Синей Свиньи (1227 год от Р.Х.)
На небольшой поляне, зажатой между изломанными горами и непроходимыми дебрями, у ночного костра устроился старик. Возле него небольшой охотничий лук и тощий заплечных мешок. Человек понимающий угадал бы по одежде и нашитым бубенцам, что перед ним шаман, но не здешних лесных бродячих племен, а из народов, живущих к югу от тайги – степной шаман. Человек знающий – что этот шаман не последнего посвящения. А человек проницательный догадался бы, что шаман здесь не просто так, и предпочел бы обойти его костер стороной – мало ли?
Однако вокруг никого не было да и вообще уже седьмой день – с тех пор как он выбрался из ветхого челнока на плесе реки Катанги, он не встречал живых людей.
Дайян Дэрхе сидел у огня, глядя на пляшущие языки пламени, освещающие его смуглое лицо, изрезанное глубокими морщинами. Непонятно было, куда устремлен его взгляд – в огонь или сквозь него. Он словно дремал – вернее, и в самом деле дремал с открытыми глазами.
Ведь Дэрхэ шел по тайге сегодня весь день и очень устал, хотя и был еще крепок для своих лет.
Он смотрел на то, как в пламени являются и исчезают причудливые силуэты – образы самых разных людей, встреченных им за долгую жизнь. Вот грузный полуседой мужчина с шаманским посохом – не раз этот посох гулял по его спине и плечам – суров был наставник Эрдэн и не прощал ошибок. Вот сгорбленная старуха в яркой шелковой одежде и древних серебряных монистах – мать, какой он запомнил ее в последнюю встречу. Вот низенькая круглолицая молоденькая женщина в белой шубке протягивала ему укутанного в меха младенца… Жена Чечек и их сын Ламсан – их унес черный мор.
…Тэб-Тэнгри явился неслышно. Вот его не было – и вот уже вышел из за кривой лиственницы и молча присел на землю – поближе к неяркому отсвету углей, и золотисто-красный отсвет растекся по острым скулам и высокому лбу, пятная негустую бородку… Сейчас перед старым Дэрхэ был не Великий Шаман Степи времен своего величия и могущества – в роскошной собольей шубе и кафтане с золотыми пуговицами. И не голый, бледно-синий мертвец, являвшийся так часто в ночных кошмарах; такой, каким его перекинутого через седло привезли к стойбищу пьяные нукеры Субудая и как тушу застреленного сайгака швырнули наземь.
А совсем другой: молодой, худой, жилистый и веселый – в рваных сапогах-чорохах и облезлой лисьей шапке – такой, каким старый Дэрхэ его увидел впервые.
Вот он ударил в свой дунгур
[22], и старику почудилось, будто он проваливается в небытие. Вот Тэб-Тэнгри пустился в пляс, колотя в бубен…
Дайян открыл глаза. Это не было похоже на обычный сон… Должно быть, это странное место – место силы – из тех, в которых линии судеб переплетаются по своим невероятным законам, которыми управляет разве что шаманский бубен и завывающий северный ветер. Сама судьба словно напоминает старику, как все начиналось. Как начиналась эта история, что опрокинула прежний мир и сокрушила многие царства, унеся невесть сколько людских жизней.
…Когда Тэмуджин – сын Есугея взял хорезмийские богатые города, обрушил в прах чжурчженские твердыни… нет, еще раньше – когда подмял под себя Степь, в кочевьях – с оглядкой и полушепотом – стали говорить, что дело нечисто с этим рыжебородым. Говорили разное – что отцом его стал некий мангус
[23], принявший облик Есугея и проникший на ложе Оэлун-хатун, оттого мол и был он жесток с братьями, убив Бектера и унизив Хасара. Говорили и иное: что в юности, грабя курганы среди таких же разбойников – «людей длинной воли», раскопал он могилу колдуна времен давних и древних, и скованные тем демоны вырвались на свободу и вселились в него. И еще – что на горе Бурхан-Халдун, скитаясь, одинокий и разгромленный, нашел он пещеру, а в ней капище народа без следа сгинувшего во тьме времен. И забытые боги умершего народа пообещали ему помощь в обмен на жертвы и поклонение. И поклялся он семью страшными клятвами, что всякий убитый его нукерами станет их жертвой! Разное болтали, пока страх не запечатал рты. Но правды не знал никто. Никто, кроме Тэб-Тэнгри и него – Дайян Дэрхэ.
Было все почти так – но не так. Да, Тьма помогала сыну Есугея. И началось это очень-очень давно – у родившихся тогда детей уже взрослые внуки…
Тогда еще не было Тэб-Тэнгри, как не было и Дайян Дэрхэ. Были Кокэчу – сын нойона Мунлика и Жамсаран – сын шаманки Сай и неведомого табунщика – много их побывало на ложе любвеобильной хозяйки духов… Кокэчу с детства уходил в степь и бесновался там, а потом говорил странные вещи – но они нередко сбывались. В дальних закатных странах таких, как говорят, сжигают на костре, но люди Степи знают, что подобному человеку прямая дорога в шаманы, кои заклинают духов и находятся под их покровительством. Отец-нойон и отправил вошедшего в отроческий возраст Кокэчу на священный остров Ольхон, где издавна учились шаманы. Там Дайян Дэрхэ, посланный туда матерью, и встретил его и стал другом и побратимом… Там и нашли они то, что лежит сейчас у него в мешке, завернутое в толстое сукно.
…Среди сокровищ, передаваемых шаманами Ольхона от поколения к поколению, было некое зеркало из черного камня. О нем говорили, что привезли его в дар во времена незапамятные – посланцы какого-то тюркютского владыки – потомка самого Бури – Великого Волка, что откочевали на другой край земли и обосновались у теплого моря, что тамошний народ зовет Срединным, куда ныне стремятся тумены потомков Тэмуджина. Про него говорили, что оно позволяет видеть будущее и избегнуть приуготованного. Но сколько ни смотрели в него поколения учеников и молодых шаманов – не видели ничего, кроме своих лиц (да еще рож злобных духов: после чарки-другой крепкой архи).
Зеркало было из прочнейшего черного камня – наставник Жамсарана показывал щербинки и вмятины на золотой оправе с вязью неведомых ему письмен (спустя три с лишним десятка лет он увидит такие в Самарканде и Бухаре, точнее, на их руинах). По словам Эрдэна, некий ученик, увидев с чего-то в зеркале нечто, исполненное губительного противоестественного зла, попробовал разбить его о стену – но то даже не треснуло.
Так оно и лежало, почти забытое среди даров в кладовой островного капища, пока сын Мунлика случайно не открыл его секрета. Чтобы видеть будущее, вопрошающий должен был пожертвовать зеркалу толику своей крови.
И узрил Кокэчу грядущее… И восплакал – ибо увидел в черном камне, как придет в упадок, истощившись в междоусобицах, народ Степи – потомки Добун-Мэргена и Алан-Гоа. Как чужаки согнут их и истребят, загонят в таежные дебри жалкие остатки племен, забрав себе все – женщин, коней, пастбища…
Тогда он вопросил – как избегнуть судьбы? И зеркало показало ему бесконечные усобицы – род на род, семья на семью, барласы на джалаиров, агинцы на баргутов… А все оттого, что давно нету в Степи хана – владыки, что сломал бы непокорных и водворил мир и порядок. И Кокэчу начал исподволь искать такого человека; сначала один, а потом посвятив в замысел ближайших друзей, один из которых был Жамсаран. Тогда-то он и принял имя-прозвище Тэб-Тэнгри – «Голос Неба»: а сам Жамсаран стал Дайяном Дэрхэ – так звали шамана из древних легенд.
