Сейчас же ему предстоит провести еще более сложный и опасный обряд, при ошибке грозящий великими бедствиями и магу, и всем, кто рядом. У обряда этого не было даже названия. Он передавался изустно среди посвященных и был утрачен с их смертью – на кострах инквизиции или в войнах и смутах.
Монпелье восстановил обряд по отрывочным записям в книгах, заменяя недостающее шаманством дикарей с южных островов и проклятым Вуду. Нынче ему предстояло сдать экзамен. И если в его расчеты вкралась ошибка, смерть – еще не самое худшее, что его ждет. Но если удастся, сила теургии поколеблет реальность и повернет ее, как хочет он!
Через десять минут на ковре были расставлены три небольших черных зеркала, разноцветные свечи, обломок черепа, по легенде принадлежавшего самому доктору Фаусту, а также и другой череп, с кулак величиной, выделанный из дымчатого горного хрусталя, найденный им в заброшенном индейском городе на Юкатане – еще с дюжину всяких странных и жутких предметов.
Став на колени и не обращая внимания на Стеллу Марис, ковыряющую ножом дверь, он начал визгливым негромким речитативом:
– Тьмой Твоей, что закрывает Солнце
Во Имя Пребывающего во Мраке,
Стоящего за Чертою,
Во Имя Того,
Кто заставляет содрогаться основания миров!
Во имя Его величия и всесокрушающей мощи.
Выйди, Владыка!
Эгх'яггихн!
Владыка Черного Пути!
Шерензи глинг т'сатти
Хукулту кванг хиш ринчен кайбуд
Трульма даатуа манарасс аччитилаас!
Таальтааль ш-шара-шас!
Монпелье не знал, из какой седой старины пришли эти слова. Может быть, он сейчас заклинал каких-нибудь ассирийских бесов или повторял взывания последних пиктских жрецов.
Он не знал, что это за язык. Его учителя говорили, что первым магическим языком был язык мифических Нефелимов.
Но слова, звучавшие сейчас в ночной тишине в каюте современнейшего корабля, высшего порождения цивилизации разума и науки, были исполнены угрюмой темной дикой силы, пришедшей из совсем других эпох.
Не прекращая своего зловещего молебна, француз простер руку над каменным черепом из индейской гробницы и, не колеблясь ни мгновения, полоснул ножом по запястью.
Кровь его брызнула на обсидиан.
Ачутар-шшакамаль читлаль!
Сетхи! Сетхи! Йилг-Кагу!!
Шаддай агход!!! ккккк
Хла п’хам!
Баал! Баал! Баал! Баал!
Зо! Зо! Де т’хамше гвало!
И с каждым словом будто бы что-то, чему нет названия, входило в каюту, невидимо сгущаясь в воздухе. То, чему не было дела до силы могучих машин и до неверия людей, эти машины создавших.
Sth'a Aal Nrheg Naboos Nattaru Sent!
Shez Marduck Apan!
Utmor Tev Ezeyaya!
Ma Barraio Ioel Kotha!
Athor-E-Bal-O Abraoth!
Iao Sabao!
Warr-ron!!! –
выкрикнул Монпелье на выдохе.
И при последнем слове от косяка отскочила первая щепка…
* * *
– Что за гадостная погода! – пробормотал старший офицер, посмотрев на серебряный брегет, выуженный их кармана пальто. – Этой ночи не будет конца. Еще только половина двенадцатого. Скверная ночь! Поверьте, Моуди, в самый сильный шторм я был бы куда спокойнее. Тогда, по крайней мере, хоть видно было бы, что творится вокруг. А тут все глаза сломаешь, а ничего не различишь.
Моуди опустил бинокль.
– Давайте бросим якорь, пока взойдет солнце, – ехидно сказал он.
– Здесь глубины почти две тысячи пятьсот ярдов, – возразил Мэрдок. – Чтобы выполнить ваше предложение, надо оказаться на дне моря.
– Да, это вы верно заметили, мистер второй помощник.
После недолгого молчания Мэрдок спросил:
– А вы, наверное, мой юный друг, раздражены тем, что вас не позовут на завтрашний бал?
– Если честно… – процедил молодой офицер. – Согласитесь, ночью на мостике будет не так приятно, как в нашем главном зале среди высшего общества…
– Вот поплаваете с мое, – ухмыльнулся Мэрдок, – и вам тоже надоедят эти балы и торжественные обеды и ужины с пассажирами из кают-люкс. Где вы будете как бедный родственник среди важных господ и чопорных леди, у которых одна жемчужина в ожерелье стоит больше, чем вы заработаете за год. И даже если какая-то скучающая особа завяжет с вами интрижку, вы для нее так и останетесь всего лишь кем-то вроде конюха или парикмахера. Взять в любовники моряка, конечно, более достойно светской дамы, нежели актера или грума. Но суть-то будет та же самая. Если на то пошло, лучше уж заведите роман с простой девчонкой из третьего класса или со стюардессой, как…
Он умолк: личная жизнь Лайтоллера его не касалась, да и вообще сплетничать он не любил.
Моуди смотрел вдаль. Когда они проходили полосы тумана, отсветы корабельных огней рождали причудливую игру света и теней, делавшую все нереальным, размытым, как на старинных фотографиях. Он подумал о Жанне, пассажирке из того самого третьего класса, молодой вдове рыбака из Нанта. Она вчера ему сказала, что, прибыв в Нью-Йорк, обязательно сообщит ему, в какой гостинице остановится.
Вдруг он вздрогнул, мечты развеялись. Из окружающей сырой мглы тянуло ледяным холодом. Он взглянул на термометр.
– Мэрдок, чувствуете, как стало холодно? – поинтересовался он. – Вероятно, поблизости льды! Температура упала на три градуса!
– Мы уже час как вошли в холодное Лабрадорское течение, – высокомерно бросил старший офицер, поднимая воротник. – Не паникуйте попусту.
Вот уж и вахта подходила к концу, а ничего необычного не происходило. Вокруг лишь ночь, звезды, пронизывающий холод да ветер, который свистит в снастях лайнера, скользящего по черной глади океана со скоростью двадцать с лишним узлов. Стрелки корабельных часов миновали отметку полдвенадцатого.
Заканчивалось воскресенье, 14 апреля 1912 года.
Океанский исполин мчался вперед сквозь туманную ночь. Ему осталось пройти лишь последние несколько сотен миль до американских берегов…
В радиорубке старший радист Джордж Филлипс и его помощник Брайд попеременно выстукивали морзянку. Пришел вечер, а донышка корзинки для телеграмм, которые нужно отправить, все еще не видать.
На камбузе шеф-пекарь готовил булочки бриоши для «чистой публики». Главный ресторатор Луджи Гатти обдумывал меню завтрашнего торжественного обеда. Для него у маэстро кулинара был приготовлен особый сюрприз, о котором еще никто не знал: тайно заказанный заранее в Германии, у знаменитой фирмы «Фассбиндер и Рауш» шоколадный «Титаник» длиной в восемь футов. Был он сделан из черного шоколада с цукатами и должен был стать жемчужиной трапезы.
В то же время на «черном камбузе» готовили премиальное блюдо для кочегаров – в общий котел шло то, что не съели пассажиры: жареная голубятина с кресс-салатом, ростбифы, норвежские анчоусы, маринованная сельдь, цыплята по-мэрилендски и пирожки с ветчиной. Ко всему этому прилагалась бадья с консоме «Ольга» – густым наваристым супом на спинном мозге осетра. Если бы рядом оказался Ростовцев или еще кто-то из русских пассажиров, он бы мог рассказать, что продукт этот в их холодной и загадочной стране называют вязигой.
