Впереди Нина увидела огни железнодорожного переезда, но не остановилась, шлагбаум не был опущен, так что ей хватало времени, чтобы там проехать. И она не заметила оленя, пока не стало уже слишком поздно. Он выскочил невесть откуда и побежал через дорогу прямо перед ней. Нина увидела большие черные глаза, мелькнувшие совсем рядом, – испуганные и прекрасные – и мгновенно, не думая, ударила по тормозам. Фургон подпрыгнул, содрогнулся и заглох прямо на переезде, под углом к рельсам.
Олень прыгнул в сторону, стукнув копытами по боку фургона, и, явно невредимый, исчез среди деревьев. А Нина, переведя дыхание, услышала звон колокола и, повернув голову, в ужасе увидела, что шлагбаум перед ней опускается.
Не в силах соображать здраво, она повернула ключ зажигания, забыв нажать на сцепление, не понимая, почему не заводится мотор.
Огни поезда уже были видны, они все приближались и приближались, шум становился все громче и громче.
Нина догадывалась, что ей следует выскочить из кабины, но дверца почему-то оказалась заперта, или ей так казалось. Нина снова попыталась запустить мотор, и опять неудачно.
Из радио лилась музыка. Руки не слушались Нину. Ее инстинкт самосохранения подвел ее окончательно. Она снова посмотрела на поезд, его визжащий грохот заполнил все, и тут Нину поразила более чем странная и нелепая мысль: как неловко будет ее матери объяснять знакомым, что ее дочь с университетским образованием совершила подобную глупость, и застряла на переезде, и погибла под поездом.
Поезд!
Рот Нины медленно открылся, насколько она поняла – в крике, – а земля содрогнулась. Поезд с грохотом несся на нее! В ожидании неизбежного она закрыла глаза.
Глава 8
Было темно и оглушительно тихо. Радио каким-то образом само собой выключилось, как именно, Нина не представляла. И фары погасли. Нина моргнула. Она что, умерла? Она ничего не чувствовала – ни удара, ни боли… Может быть, так все чувствуют себя после смерти? Вокруг сплошная, необъятная чернота…
Но нет: она все так же сидела в фургоне. Видела ручку двери. Нина протянула к ней руку, нажала. Дверца оказалась незапертой. Она все время была незапертой. Да что же, черт побери, произошло?!
Нина осторожно спустилась на землю. Потом на подгибающихся ногах проползла вдоль фургона – и ее вырвало.
В сумке она нашла полбутылки минеральной воды и немного выпила, но не все, на случай если ее снова стошнит. И она никак не могла справиться с дрожью. Но постепенно, пытаясь как-то отдышаться, решилась посмотреть вверх.
В каких-то дюймах от целехонького фургона стояла громада товарного поезда, похожего на затаившееся живое чудище. Нине показалось, что ее сейчас вывернет.
Прислонившись сбоку к локомотиву, стоял мужчина, также тяжело дышавший. Увидев Нину, он двинулся вперед.
– Какого… – начал он. Его голос дрожал так сильно, что мужчина говорил с трудом. – Какого… – Он сделал над собой огромное усилие, чтобы не выругаться как следует. – Какого черта… – Голос сорвался. – Какого черта?!
– Я… – с трудом пробормотала Нина. – Там был олень… я затормозила…
– Олень! Ты чуть не убила нас из-за оленя? Ты просто чертова дура! О чем ты думала?!
– Я не… я не могла думать…
– Да уж, точно не могла! Никаких мыслей! Смотри, дура, каких-то десять чертовых метров!..
Внезапно вдоль поезда зазвучали быстрые шаги, кто-то бежал в их сторону. Появился еще один мужчина, запыхавшийся, дым от тормозов локомотива окружал его как туман.
– Что случилось?! – крикнул он.
Говорил он с акцентом – Нине смутно показалось, что с европейским.
– Эта безмозглая девчонка чуть не убила тебя, меня, себя и половину местного люда, если бы вытекло горючее! – заорал первый мужчина, налившись кровью от ярости.
Второй посмотрел на Нину.
– Вы в порядке? – спросил он.
– В порядке ли она?! Да она чуть не убила…
– Да, Джим. Я понимаю.
Джим встряхнул головой, все так же дрожа.
– Дурное происшествие. Совсем дурное.
На переезде снова зазвонил колокол, шлагбаумы начали подниматься.
– Они не должны этого делать, – сказал второй мужчина. – Мы еще не проехали. Но вы-то в порядке? – снова спросил он Нину.
Она только теперь осознала, что не может стоять прямо, и прислонилась к фургону.
– Я намерен поговорить с диспетчерами! – заявил первый мужчина.
Когда второй мужчина подошел к Нине, она сразу отметила, что у него вьющиеся черные волосы, пожалуй, слишком длинные, и усталые черные глаза с длинными ресницами. Кожа у него была оливковой, она натягивалась на высоких скулах. Роста он был среднего и сложен крепко.
– Но вы действительно в порядке?
Нина моргнула. Она была слишком потрясена, чтобы нормально говорить.
– Дышите, – велел мужчина. – И выпейте еще воды.
Нина попробовала сделать глоток, одновременно что-то бормоча. Она прижала руки к коленям и держала их так, пока дыхание не восстановилось.
– Я думала, – выговорила она наконец, непроизвольно стуча зубами, – я думала, что умерла.
– Никто не умер, – сообщил мужчина. – Никто. И у вас есть я и Джим, а у нас есть теплые вещи, виски и джин. И никто не умрет. – Он присмотрелся к ней. – Вы замерзли. Идемте, идемте.
Он потащил Нину к локомотиву.
Первый мужчина уже забрался в кабину и держал в руках рацию. Он оглянулся:
– Просто не знаю, что им сказать.
– А нечего и говорить! Все в порядке. Джим, тепло – этого достаточно. Никто же не пострадал.
– Если я им расскажу, начнется расследование. Полиция. И это на долгое время. – Он строго посмотрел на Нину. – У нее будут большие проблемы.
– Ну да. Вот и не говори им, – посоветовал второй мужчина.
– Я не… Я не… – Говорила Нина все еще с большим трудом.
Лицо Джима смягчилось.
– Но я должен сообщить, они уже сами запрашивают. Так что никто никуда не уходит. – Он опять посмотрел на Нину. – Ох, бога ради, вам нужно подняться сюда и выпить чая.
– Да, чай, – согласился второй, мягко подталкивая Нину вперед. – Чай – лекарство от всего. Поднимайтесь в кабину. Поскорей! Там тепло.
Нина, не зная, что еще делать, с трудом шагнула к кабине, потом поняла, что подняться туда не может. Ее руки просто превратились в желе.
Второй мужчина легко запрыгнул наверх и тут же повернулся и протянул ей руку.
– Давайте!
Рука у него была волосатой и мускулистой. Он сжал маленькую руку Нины и поднял девушку в кабину так, словно она ничего не весила.
