— Ждать осталось не так долго. Потерпи немного, — Трин зевнула, прикрываясь ладонью. — Всё… Я — спать. Иначе завтра буду трупом.
— Эй! — возмутилась подруга, когда её оставили одну в комнате, отправляясь в ванную. — А кто поможет снять платье?
Зиль ощерился ядовитой ухмылкой. Поднял лапу, демонстрируя сверкавшие лезвия когтей, таким образом предлагая свои услуги Ивон.
— Только посмей, — сощурилась девушка, глядя на наглого фамильяра. — Я знаю имя твоего создателя.
Когти сверкнули и были втянуты. Но кончик хвоста всё же дотронулся до невесомой ткани платья, тем самым даря некоторое удовлетворение марагу.
Когда вернулась из ванной комнаты, Трин смилостивилась над подругой, помогая той снять платье. Забралась под одеяло, и наконец дала уставшему телу возможность немного расслабиться. Свет был погашен, и комната наполнилась бледным сиянием тонкой луны, что пыталась заглянуть в приоткрытое окно. Сон пришёл к Трин, завершая бесконечно долгий день.
— Опять ты заснула здесь… — тихо, едва слышно зазвучал голос.
Трин не проснулась толком, не понимая, чем была недовольна Ивон. Потом поняла, что голос принадлежал вовсе не подруге.
— Трин…
Теперь она слышала и тихий шелест листвы. Повернулась, и открыла глаза, с восторгом глядя, как над нею сверкали яркой крошкой звёзды. Чьи-то мягкие руки гладили её волосы, касаясь щеки. И голос…
— Опять босиком…
Те же руки касались её босых ног, таких маленьких, что умещались даже в ладонях матери. Матери… Первой Трин увидела улыбку. Мягкость волос, которые при свете полной луны казались серебряными. И взгляд — полный тепла. Сария склонилась к дочери, лежащей на стволе огромного поваленного дерева, и коснулась губами её лба.
— Давай останемся здесь, — звучал собственный голос Трин.
Детский, непривычный, полный восторга.
— Уговорила…
— И отец будет нас искать.
— Непременно.
— И будет сердиться.
— Угу.
— Но долго не сможет.
— Это точно, — Сария снова принялась перебирать длинные пряди волос Трин, убаюкивая её.
Где-то невдалеке горел костёр, разведённый в лагере. И слышались тихие голоса, да смех. Они успокаивали. Как и песня матери.
Ветер, ветер, тихо шепчет,
Колыбель твою качая.
Сон за хвост хватая крепче,
Свою песню напевает…
Сария заплетала косу дочери, устроившись на шершавом стволе рядом с нею, и продолжала свою колыбельную.
Ветер, ветер, пахнет пряно,
Ночь умолкшую остудит.
Ты с зарёю встанешь рано,
Солнца свет тебя разбудит…
Спи дитя, спи безмятежно,
Я с тобой останусь ветром.
В летний зной, зимою снежной,
Буду песней, буду светом…
Глава 37
Уже который день в Белом зале гостила зима. Украсила высокие окна морозным кружевом. Легла пушистым снегом на подоконниках. Белые флоксии распустили свои великолепные бутоны, наполняя огромный зал тонким ароматом. Чудесные ледяные статуи замерли в простенках между окнами и зеркалами, будто ожидая, когда явятся гости. Серебристо–белые шторы добавляли ощущения реального присутствия зимы. Как и пол, с помощью очередного заклинания создававший иллюзию настоящего льда, сверкавшего под ногами, но не дававшего поскользнуться.
Магия стихийников воздуха и воды творила своё чудо, заканчивая готовить зал для предстоящего бала. Право отвечать за приготовление досталось третьекурснице Айлин Хоттем, выбравшей темой любимую ею зиму. И теперь Белый зал блистал, соблазняя коснуться снега или льда, зачарованного, оттого и не холодного. Оттого и не тающего, пока не повелят те, кто наложил чары.
Не было предела счастью Ивон, которая, как оказалось, выбрала идеально подходящий к зимней теме наряд. Ведь нежно–голубой так чудесно шёл к белому. Её серебристые волосы украшала тонкая диадема, сверкавшая прозрачными камнями. И подруга не могла устоять на месте, в ожидании момента, когда объявят о начале бала. Вечером. Уже сегодня вечером. Всего через пару часов. И продлится до рассвета, давая возможность юным каэли наконец убрать подальше надоевшую форму и показать себя во всей красе.
Трин посмотрела на своё отражение в зеркале. Наручи одеть не могла, и оставалось надеяться, что сила не вздумает добавить ей проблем. Волосы оставила распущенными, позволяя прядям укрыть спину и плечи. Платье, подаренное Кристианом, оказалось впору. Струилось, буквально стекало по её телу всполохами мягкого пламени длинных юбок. Золотистая ткань рукавов казалась невесомой, полупрозрачной, словно паутина. Непривычный корсет, мешавший толком дышать, был расшит в тон «медовыми» камнями эмерита. От волнения глаза Трин приобрели тот же оттенок.
— Ты очень красива, — поддержала Ивон, останавливаясь рядом. — Рэйвану несомненно понравится.
Понравится… Сегодня Трин хотелось понравиться не только мужу. Был ещё один дорогой человек, благословение которого желала получить. Он должен увидеть её такой. Хоть раз. Увидеть, что уроки не прошли даром. И поддержать, когда придётся принять руку мужа, открывая бал первым танцем. Отец должен увидеть её такой.
Видя настроение подруги, Трин испытывала укол совести. Сегодня они собираются испортить бал… Деверукс вернулся из столицы ещё на рассвете. Был молчалив, и велел ожидать. Ожидание — единственное, что им оставалось. И ещё — вера.
Количество стражей увеличили, что объяснялось присутствием многочисленных именитых гостей. Получили особые указания и все умаи, в этот раз, подчиняясь воле своего создателя — Деверукса. Именно они подадут сигнал, когда явится главный «гость». А также в случае, если Фергасу вздумается покинуть замок.
До начала бала оставалось немного времени, и Трин покинула шумную подругу, отправляясь к лестнице, где привыкла встречаться с Лейтоном. Её ждали. И это согрело сердце. Трин приказала себе не думать о том, что произойдёт вскоре. Приказала уже давно, с того самого дня, когда решили принять план Деверукса. Она будет улыбаться отцу. И будет радоваться каждой минуте, проведённой рядом.
Он не увидит её слез, и её печали. Вот и сейчас, спускаясь по ступеням, придерживая струящийся подол платья, она улыбалась. Лейтон галантно поклонился и протянул руку, предлагая принять его поддержку. Трин ступила с последней ступени на каменный пол зала. Она покружилась перед отцом, затем взволнованно останавливаясь.
— Я сама на себя не похожа. Верно? Тебе нравится?
Лейтон кивнул, и его свечение стало ярче, вторя чувствам. «Ты прекрасна», — говорил его взгляд.
— Скоро нужно будет идти, — с горечью признала Трин, подходя к умаю ближе, и вновь обнимая.
