потому что со стороны
он общается с ней совершенно так же,
как прежде.
За двоих
Есть не хочется.
От одного вида
перченой курицы на подушке
из желтого риса
меня мутит.
Отворачиваюсь.
– Не будешь? –
спрашивает Типпи,
и я двигаю к ней тарелку
со своей половиной порции.
– Ешь, – говорю,
и она быстро съедает все
за двоих.
Есть вещи поважнее
Синюшные тучи собираются на горизонте.
– Надеюсь, дождя не будет, а то облом
с днем рождения, – говорю.
Типпи уводит меня от окна.
– Волнениями делу не поможешь.
– А из-за чего вы волнуетесь? – спрашивает
мама,
входя в комнату с охапкой чистой одежды.
– Грейс не хочет, чтобы шел дождь, –
отвечает Типпи.
Мама кладет белье
и берет со стола две грязные тарелки.
– Подумаешь, дождь. Есть вещи
и поважнее. –
И, не вдаваясь в подробности,
выходит из комнаты.
Хиромантия
Церковь полнится
стрекотом и визгом
ночных насекомых.
Луна зашла
за тяжелые тучи.
Холод проникает под свитер
и в кости.
Я думала, несколько бутылок пива притупят
мои чувства к Джону,
загонят их в темный чулан,
и я смогу думать о чем-то другом,
о чем-то осуществимом.
А выходит наоборот.
В голове стоит туман слов, которые я бы
хотела шептать
ему здесь, в темноте.
Его лицо сейчас еще красивее, чем обычно,
а его смех заставляет все мои мышцы ныть от
влечения.
Типпи чувствует это, морщится,
потом отпивает вино из почти пустой бутылки
и жует брауни с марихуаной.
Ясмин наигрывает на гитаре песни Долли
Партон
и тихонько поет.
Джон садится рядом со мной на мокрое
бревно.
– Дай-ка руку, – требую
и поворачиваю его ладонь
к черному небу.
– Погадай, – говорит.
Я веду пальцем по диагонали
через всю его ладонь,
смотрю на него во все глаза
в лунном свете,
впитываю его
и нашу близость.
– Линия ума показывает, что ты человек
любопытный и творческий,
а линия сердца очень сильная.
– Понятно, – говорит Джон,
растопыривая пальцы
и подставляя мне всю ладонь.
Алкоголь пытается заставить меня
сказать то, чего говорить не стоит.
Я прикусываю язык
до крови.
Типпи вздрагивает и кутается в плед.
От неожиданности я подскакиваю на месте.
– Что? Забыла обо мне?
Типпи хохочет, а я
прячу глаза,
потому что
ДА,
я и впрямь
на секунду
о ней забыла.
Мамины подарки
Погадав друг другу по ладони,
напевшись, напившись,
накурившись, наотмечавшись,
мы замолкаем.
Тишину нарушает Ясмин:
– Мама подарила мне ВИЧ.
Она не знала. Просто родила,
а потом долго кормила грудью.
У меня не было шансов.
Я высосала из нее эту дрянь.
Все молчат.
Мне кажется, Ясмин и не ждет от нас слов.
В небе цвета шифера
вспыхивает упавшая звезда.
Я загадываю желание –
направляю все добро
Ясмин.
Типпи жмется ко мне, берет за руку:
мы обе прекрасно понимаем подругу.
Мы знаем, каково это –
носить с рождения проклятие,
о котором твоя мать
и не подозревала.
О материнстве
Родись мы в другом веке,
люди тыкали бы в нас пальцем
и спрашивали бы друг друга:
о чем только думала наша мать,
пока носила нас в утробе?
В те времена народ бы решил,
что она разглядывала картинки с чертями
и читала сатанинские книжки
во время беременности:
образы просочились
в ее утробу
и отпечатались
на наших хрупких телах.
В далеком прошлом
кто-нибудь непременно обвинил бы
в случившемся нашу мать.
Сегодня ученые знают,
что она тут ни при чем,
что наша странность
не просочилась в нас из маминой головы,
словно сточные воды в чистый ручей,
просто так уж сложилось при зачатии:
яйцеклетка не поделилась так,
как ей было положено.
Научный прогресс, безусловно, –
хорошая штука,
но я все думаю об анализах
и обследованиях,
которым подвергали нашу маму
после родов
с целью
выяснить, как это такое случилось,
и что можно сделать,
чтобы такие люди, как мы,
больше никогда
не появлялись
