не волнуется.
Велит давать нам побольше жидкости
и соблюдать постельный режим.
И не спускать с нас глаз.
Но мама и так не спускает.
Она очень напугана.
Еще бы,
ведь лишь единицы таких,
как мы,
достигают взрослости.
Чем мы старше,
тем ей страшнее.
Время идет,
и вероятность того,
что мы внезапно
прекратим
существование,
становится все выше.
Это просто факт,
с которым
приходится жить.
Я встаю
Хотя не очень-то хочется.
Ноги трясутся.
В горле песок.
И сердце как будто колотится
из последних сил,
хотя я всего лишь
иду в туалет.
– Может, ляжем? –
предлагает Типпи.
Я трясу головой.
Она и без того прикована к постели
по моей милости.
Я трясу головой и беру себя в руки.
Сентябрь
Вот-вот
Хлопает входная дверь,
и раздается папин голос:
– Э-гей! Есть кто дома?
Мы собираем последние кусочки пазла,
поэтому не отвечаем.
Даже голов не поднимаем.
Поскорей бы прикончить этого Пикассо,
эти глыбы цвета.
– Пода-а-арки! – кричит папа,
влетая на кухню и швыряя пакеты прямо
на пазл.
Мы затаиваем дыхание.
Папа роется в мешках.
Достает оттуда две коробки
и вручает их нам с Типпи.
Я охаю.
Телефоны –
новенькие,
в заводской упаковке.
– Господи! – вскрикиваю я. –
Ты это серьезно?!
Папа улыбается.
– Завтра вы идете в школу, там пригодится.
Они суперсовременные
и новые.
Для моих любимых девчат.
– У нас же нет денег, –
говорит Типпи.
Папа пропускает ее слова мимо ушей
и протягивает Дракону коробку побольше.
– А это тебе, – говорит.
Дракон заглядывает внутрь,
моргает
и достает атласные розовые
пуанты.
Переворачивает и смотрит на подошву.
– Они классные, – говорит, –
только малы.
В углу кухни стрекочет вентилятор.
Папа напряженно смотрит на дочь.
– Ну что поделать, малы! –
восклицает Дракон.
Папа вздыхает.
– Вам не угодишь.
Он выхватывает у Дракона обувную
коробку,
запихивает обратно в пакет
и рывком поднимает в воздух,
попутно смахивая со стола
всего нашего Пикассо.
Так оно и бывает
Типпи,
полусонная,
цедит кофе и
пялится в яичницу,
как будто в этих желтых и белых завитках
хочет увидеть будущее.
Обычно
я ее не тороплю.
Но нельзя же опаздывать
на занятия в первый же день учебы.
Поэтому я тихонько
откашливаюсь – кхе, кхе, –
надеясь, что хотя бы на пару секунд верну ее
к жизни
и яичнице.
А получается так,
словно в сковороду с раскаленным маслом
плеснули ледяной воды.
Типпи отпихивает тарелку.
– Знаешь, мне давно пора вручить медаль
за ангельское терпение.
Я столько лет молча жду,
пока ты копаешься!
Я шепчу:
– Извини, Типпи, –
потому что не могу соврать
и сказать,
будто откашлялась я просто так.
Ее не обманешь.
Вот так оно и бывает,
когда двое связаны одним телом,
которому было лень раздвоиться
в минуту зачатья.
Форма
В Драконовой школе
нет никакой формы,
они могут носить что хотят.
А в «Хорнбиконе»
форма есть.
Белоснежные рубашки,
зеленые галстуки в полоску
и клетчатые плиссированные юбки.
Смысл в том,
чтобы все выглядели одинаково.
Я это понимаю.
Но нас как ни одень,
мы всегда будем выделяться из толпы,
а пытаться выглядеть как все –
просто глупо.
– Еще не поздно дать задний ход, – говорит
Типпи.
– Но мы согласились, – отвечаю,
и Типпи цокает.
– Лично меня заставили.
Думаешь, я хотела вот этого?! –
Она тянет себя за кончик галстука,
превращая его в петлю.
Я беру юбку
и надеваю.
Типпи не возражает.
– Чувствую себя уродиной, –
говорит.
Запускает пальцы в мои волосы
и делит их на три пряди.
Потом заплетает
и расплетает.
– Ты не уродина.
Ты ведь похожа на меня, –
говорю я с усмешкой
и стискиваю ее руку.
Уродины или нет?
За свою жизнь я повидала немало
