Но теперь, когда я зашел внутрь, звуки стали отчетливей.
Это был плач.
– Эй?
Я решил, что лучше сообщить о себе, внезапно сообразив, что слишком далеко забрался в чьи-то личные тайны. Не знаю, что заставило меня это сделать и почему я просто не ушел. Может быть, виновато мое природное любопытство, а возможно… возможно, мне просто было одиноко и очень, очень страшно.
Тот, кто находился в душевой, всполошился, изнутри донесся глухой стук, затем проклятия и недовольное: «Кто там?» Через мгновение тот же голос просопел:
– Это ты, Адр?
Конечно же, там был Хлыст. Я закрыл дверь. Гхена вместе с Сиран и другими преступниками держали в тюремном отделении, но я опасался, что может вмешаться кто-нибудь еще, похожий на него. Только не этой ночью накануне схватки. Сдавленным, как засушенные цветы, голосом я произнес:
– Хлыст? Да, это я.
Мальчишка откашлялся:
– Никак не… не могу уснуть, понимаешь?
Я опустился на низкую металлическую скамейку между душевыми кабинками и рядом шкафчиков и кивнул, не подумав о том, что он меня не видит.
– Понимаю, – отозвался я через мгновение тишины. – Я сам никогда раньше этого не делал. То есть никогда не дрался на Колоссо. Однажды, много лет назад, у меня была возможность, но я…
Слова застряли у меня в горле, и я опустил голову, разглядывая свои руки. Хлыст с шумом втянул воздух, и я понял, что допустил ошибку. Парень только-только начал верить в меня, а теперь я сам подорвал эту веру.
– Завтра я умру, Адр, – произнес он безо всяких эмоций, что особенно потрясло меня. – Почему я должен это делать? Зачем я здесь?
Он издал полузадушенный звук, и я уже собирался что-то ответить – как-то посочувствовать ему, – но Хлыст продолжил:
– Может быть, мне стоило продлить контракт с мессиром Сетом. Это лучше, чем умереть. Гхен прав – я не боец. Я просто мальчик-шлюха.
Сжав голову руками, я посмотрел на бесформенный белый пластик занавески.
– Гхен – дурак, и он хочет, чтобы именно так ты и думал.
– Это единственное, на что я гожусь! – произнес он чуть ли не с вызывающим презрением к себе самому.
– Ну хорошо, ты действительно никудышный фехтовальщик.
Я попытался улыбнуться, понимая, что даже дурная шутка лучше жалости. Молодой мирмидонец ничего не ответил, и я похлопал по ребру его кабинки.
– Никто не умрет, приятель, – заверил я. – И ты уже обращаешься с мечом гораздо лучше, чем поначалу.
Хлыст долго молчал.
– Нужно было остаться. Я ведь не надоел мессиру Сету. Можно было слетать еще в один рейс, потребовать больше денег. Я думал, так будет лучше, но… – он поразмыслил над запоздалым решением, – но, по крайней мере, там мне не пришлось бы умирать.
– Мм, – поморщился я, радуясь тому, что Хлыст не видит меня.
Парню сейчас не больше восемнадцати стандартных лет. Как долго он продержится у этого Сета? Год? Два? Пять? Это была честная, легальная работа, чего не скажешь о моей недавней жизни, но сама мысль о том, что с ним произошло, вызывала у меня отвращение. Его продали в услужение собственные родители, когда он был еще ребенком… Ни один ребенок не заслуживает такого. Но я не стал жалеть его. Он не принял бы этой жалости.
– Ну и как же ты угодил в эту ловушку?
– В ямы? – спросил Хлыст.
Я услышал, как он шевельнулся в душевой, но по-прежнему не видел его.
– Думал, что могу поменять работу, но ни на одном корабле не захотели нанять меня – я же не разбираюсь ни в управлении, ни в гидропонике, вообще ни в чем. Только…
Чтобы заполнить паузу, я вспомнил, как Гхен показывал неприличный жест.
– Вот и решил, что остается или пойти сюда, или вернуться к мессиру Сету. Но с ним я покончил.
Он громко сплюнул, и в словах его прозвучал легкий намек на воодушевление:
– Мерзкий, грязный старик. Мне казалось тогда, что это хорошая идея. Я думал, что научусь драться, как…
Хлыст смущенно замолчал.
– Как кто? – спросил я.
– Не могу сказать…
Из кабинки послышался глухой стук, и я решил, что парень бьется головой об стену.
– …Ты будешь смеяться.
– А ты попробуй. – Я невольно улыбнулся.
– Я хотел драться, как Касия Сулье, – с трудом выдавил из себя Хлыст. – Ты видел эти фильмы? Или, может быть, как князь Сайрус. Я хотел стать мужчиной, понимаешь? Достойным человеком. Тем, кто может постоять за себя.
Рассмеявшись, я потер переносицу и, чувствуя, как парень постепенно закипает в смущенном молчании, сказал:
– Да, понимаю, что ты имеешь в виду. Я сам хотел стать таким, как Симеон Красный.
– Симеон Красный не был бойцом.
– Не был, – согласился я, вспоминая те дни, когда знакомил Кэт с его историей. – Но пришлось им быть, когда настало время. Это я и хотел объяснить. Не важно, кто ты сейчас, Хлыст. Ты должен выстоять, когда придет время, и оно скоро придет.
Я рассказал ему немного о своей матери, о сюжетах, которые она сочиняла. На мгновение мне показалось, что все страдания и вся боль последних лет ушли за тучи и я снова окунулся в розовый свет детства.
– Не знаю, Хлыст, существуют ли на самом деле достойные люди. Мой отец хотел, чтобы я стал священником, но, как я уже говорил… я всегда мечтал стать таким, как Симеон, – я усмехнулся, – мечтал увидеть Вселенную.
Настала его очередь смеяться надо мной, и поделом, но вскоре он затих.
– Подозреваю, что оба мы оказались не на своем месте, – сказал Хлыст не слишком весело.
– И я подозреваю. Но люди должны как-то зарабатывать себе на жизнь. Деньги здесь неплохие, если только сумеешь их поднакопить.
– Если мы выживем, – поправил он меня. – Нам не заплатят, пока все не закончится.
– Перестань! – сказал я, возможно, чересчур резко. – Завтра мы вместе посмеемся над тем, что думали сегодня.
Я замолчал и оглянулся на часы в коридоре за дверью. Было около двух ночи. Оставалось всего пять часов – так много и так мало.
– О нет, не посмеемся, – из кабинки вырвался тонкий, сдавленный звук, наполовину смешок, наполовину всхлип, – никакой надежды.
– Неправда, – огрызнулся я и свирепо посмотрел на занавеску, словно хотел прожечь ее взглядом. – Не думай о надежде. Надежда – это дым.
Один из множества взвешенных афоризмов Гибсона, с помощью которых он достигал апатеи. Странно было произносить его снова. Странно, но правильно. Окинув взглядом бетонную комнатку с низким потолком, я вдруг ощутил приступ боли оттого, что старика нет рядом со мной. Что бы я только не отдал, чтобы снова увидеть его, поговорить с ним! Однако эти мысли тоже были далеки от апатеи, и я стиснул зубы, пытаясь отогнать наваждение, но оно не рассеивалось.
