– Э-э-э… – мямлят полицейские при виде Сары. Девочка стоит в одной пижаме, щурясь от слепящих лучей. Прятаться уже поздно. – Э-э-э… – Страж порядка не может подобрать слов. Его темная фигура вырисовывается в проеме на фоне яркого солнца. – Мы думали, здесь никого.
Собаки радостно скачут и, высунув языки, скребут лапами по коричневым брюкам полицейских, однако те пятятся от псов как от прокаженных.
Первый мужчина придерживает дверь двумя пальцами и делает шаг назад, поближе к свежему воздуху.
– Томас Петерсон дома? – спрашивает второй.
Имя царапает слух. Никто не называет отца Томасом.
– Если вы знаете, где он, пожалуйста, сообщите, – говорит первый, маска смягчает требовательный тон.
Сара в растерянности – сказать правду или соврать? Повисает напряженное молчание, нарушаемое лишь скрипом черных ботинок полицейских, пока те пытаются стряхнуть с себя надоедливых собак.
Наконец второй опускается перед Сарой на корточки, как перед малым ребенком.
– Слушай, – начинает он, но взгляд скользит поверх ее головы и обшаривает гостиную, – ему нельзя здесь находиться. Возможно, болезнь еще не отступила.
Она гадает, известно ли им о замедленной походке, постоянной писанине. О том, что отец практически не спит.
– Ему рано домой, – продолжает полицейский.
Однако Саре невыносима мысль о новом расставании с отцом.
– Его здесь нет, – отвечает она севшим от долгого молчания голосом.
Мужчины переглядываются. Она видит только глаза над маской, но даже в них отчетливо читается недоверие.
– Значит, ты совсем одна? И давно?
У Сары душа уходит в пятки. Такой поворот событий грозит новыми неприятностями.
Шаги отца на лестнице избавляют ее от необходимости отвечать. Его походка стала еще неувереннее, он не идет, а ковыляет, точно хромой.
– Кто дал вам право вламываться ко мне в дом? Это частная собственность! – возмущается отец. Он не переодевался со вчерашнего дня.
– Вас просто понаблюдают в стационаре, – успокаивают полицейские. – Поэтому врачи и направили нас сюда.
– В больницу я не вернусь, точка, – заявляет отец.
– Это вопрос гражданской безопасности, – увещевает первый. – Зачем вам рисковать собственным здоровьем и здоровьем дочери?
– Ищите подопытных свинок в другом месте, – перебивает отец.
Он выставляет незваных гостей за дверь, запирает створку и снова плетется наверх, к компьютеру.
К вящему изумлению Сары, полицейские уходят, пары фраз хватило, чтобы отправить их восвояси. Прежде чем сесть в машину, стражи порядка стаскивают перчатки – опасливо, по одной – и швыряют их в мусорный бак.
Похоже, они еще вернутся – они или кто-то другой. Проблема не исчезла, а временно сдвинулась на второй план.
В полночь из кухни доносится знакомый, но абсолютно неуместный звук – шуршание наждачной бумаги. Чирк, чирк, чирк. Судя по кашлю, отец внизу. Вопрос, можно ли оставлять его одного.
Запах дополняет увиденное: папа сидит за столом, в пальцах зажата горящая спичка.
– Что ты делаешь? Зачем? – испуганно спрашивает Сара.
Перед ним рассыпаны горелые спички, отец истратил целую упаковку, принесенную из подвала, – подобное расточительство совсем не в его стиле.
– Из-за этой инфекции у меня мозги набекрень. – Налюбовавшись пламенем, он гасит спичку и бросает ее в груду других.
– Но зачем? – повторяет Сара.
Он прихлебывает пиво, достает новую спичку, медленно, заторможенно чиркает ею о коробок. Та не спешит загораться, но отец продолжает чиркать – настойчиво, методично.
Во мраке по-прежнему стрекочут вертолеты, однако, как выяснилось из новостей, репортеры ошиблись домом – они думают, что очнувшийся пациент обитает в белом особняке в паре кварталов отсюда. Особняк давно заброшен, хозяева уехали еще до рождения Сары, двор зарос дикими цветами. Наверное, телевизионщиков сбивают с толку заколоченные окна, именно они притягивают вертолеты. Сара весь день следит за трансляцией, в результате этот чужой дом, дом, чьи владельцы наверняка умерли, начинает казаться ей знакомым – как во сне, когда мы принимаем чуждые места за родные.
Пламя наконец вспыхивает. Отец машет кистью, и спичка гаснет.
– Мне снились сны там, в больнице, – произносит он. – Ничего подобного я раньше не видел.
Он снова прикладывается к банке с пивом, третьей по счету. Две пустые стоят на столешнице.
– Что именно? – подает голос Сара.
Отец хмурится:
– Ты о чем? – Как будто не он, а она подняла тему. После возвращения из больницы папа сам не свой, его мысли витают где-то далеко.
– Сны, – напоминает Сара. – Что именно тебе приснилось?
Он потирает бритый затылок – неторопливо, как будто исследует неизведанную территорию.
– Ответь, только честно. – Папа смотрит на нее в упор, на месте исчезнувшей бороды пробивается щетина. – Пока я спал, здесь не случалось пожара? Конкретно в библиотеке?
– Пожар был в лесу. – Поразительно, как он догадался, если спал мертвым сном? – Ночью, когда ты заболел.
Но отец лишь качает головой, раздосадованный непонятливостью дочери.
– Нет, я спрашиваю про пожар в помещении. Библиотека горела? Второй этаж. – Он закрывает глаза, будто силится вспомнить. – Или третий.
– Да вроде нет.
– Мне приснилось, что библиотека вспыхнула и пожар – пожар каким-то чудом разбудил больных. – Отец прикладывается к банке, шумно сглатывает. – Исцелил их, точно.
Он снова умолкает и берется за спички, поджигая их одну за другой. Периодически во взгляде мелькает затравленное удовлетворение из серии: «Ага, вот где собака зарыта».
– У меня какое-то странное чувство. С момента, как я проснулся, меня не покидает ощущение, что все идет наперекосяк. – Отец упорно чиркает спичкой, но та не желает загораться. – Сейчас, например. Ты только вошла, а мне казалось, что ты уже здесь, хотя тебя не было.
Все наперекосяк, все перемешалось, будущее наступает вперед прошлого.
Сара никогда не сомневалась в силе папиного воображения. Говорят, после травмы у людей случаются галлюцинации.
– Иногда, – произносит отец, – я вижу пламя до того, как чиркну спичкой.
48
Библиотека: на сотнях металлических шкафов, оттесненных к обшитым деревянными панелями стенам и панорамным окнам, пылятся десятки тысяч томов, вобравших всю человеческую мудрость.
В разделе классики можно прочесть о древнегреческих и древнеримских оракулах, о том, как много веков назад люди верили, что во снах им открывается будущее.
