Сохраняется общая заторможенность. Замедляется мыслительный процесс, воспоминания путаются.
– Разве это не естественно в ее случае? Ведь она проспала почти год, – с надеждой спрашивает мама Ребекки.
Вирус не пощадил все семейство, но ни родители, ни братья не впадали в такое долгое забытье и не видели столь реалистичных снов. Природа вируса, его потенциальное воздействие на мозг по-прежнему остаются загадкой для специалистов.
Главное, быть благодарным, считают родители. Думать о других. Помнить о погибших.
– Всегда, при любых обстоятельствах, нужно благодарить Господа нашего Иисуса Христа, – наставляет отец.
Ребекка не поддерживает связь с участниками тех событий, даже с Калебом. Мы овладели искусством отворачиваться от неугодного зрелища.
Незамужняя мать-одиночка – кто бы мог подумать, что все закончится именно так и родители не осудят ее ни словом, ни делом. Ребекка не припомнит ни единого упрека с их стороны. Дар Божий, твердят они. Эта девочка послана свыше. Все прочее не играет роли. История ее зачатия, совершенно немыслимая – Ребекка была уверена, что семья не потерпит такого позора, – постепенно стирается из памяти.
Однако ее по-прежнему одолевает чувство потери, словно чего-то не хватает. Если верить врачам, человеческий мозг – величайшая загадка, но время лечит раны. Надо лишь потерпеть, считает мама. Нам выпало тяжелое испытание, однако мы его преодолели.
Ребекка не спорит, хотя кое-какие сомнения остаются. Например, как можно утверждать, что сном была именно та жизнь, а не эта? Как узнать, не являются ли нынешние мгновения – пока дочурка сидит у нее на коленях, маленькая, пухленькая, с единственным зубиком, – лишь частью причудливого блаженного сна, который грезится ей на склоне лет?
Впрочем, есть и простые неопровержимые истины: Ребекка баюкает дочку так же, как и сына. Поет ей те же песенки. Любит с той же одержимостью – если не с удвоенной, обострившейся после потери первого ребенка.
Через год после снятия санитарного кордона Натаниэль навсегда покидает свой дом в Санта-Лоре.
В прощальном письме к дочери он кратко объясняет: они отправляются на поиски лекарства для Генри, экспериментального, но весьма перспективного. «Неподтвержденное» не значит «невозможное», добавляет он.
Из дома престарелых они с Генри едут прямиком в аэропорт. Из Лос-Анджелеса их путь лежит в Мехико, а оттуда в маленький южный городок, где местный анестезиолог пообещал погрузить их в глубокий сон сродни навеянному вирусом Санта-Лоры.
Игла проникает в их вены. Во время процедуры Натаниэль держит Генри за руку. Мгновение спустя оба засыпают.
В маленькой горной клинике, под присмотром медсестер, они мирно спят бок о бок, сердца бьются ровно, легкие дышат, взгляд отрезан от внешнего мира.
Кто смеет утверждать, что эти двое сейчас не вместе, не гуляют где-нибудь в лесах Санта-Лоры, среди деревьев, цветущих, как тридцать лет назад? Или не сидят в старых креслах на веранде, попивая любимый виски Генри, ныне снятый с производства? Кто смеет утверждать, что влюбленные не перенеслись в новый, лучший мир?
Занятия в колледже возобновляются. По рампам общежития снова закатывают кеги с пивом.
Однако пройдут годы, прежде чем поток абитуриентов достигнет прежнего уровня. Появляются петиции о переименовании Санта-Лоры.
Вирус сохранился не только в морозильных камерах секретных лабораторий, его следы повсюду: в опустевших домах и бродячих животных, в запущенных садах и брошенных «универсалах», которые постепенно эвакуируют с парковок супермаркета и церкви, в островках жухлой травы там, где раньше стояли больничные палатки. Вирус запечатлелся в изнуренных лицах, вялой походке, в рыбацком суденышке, что когда-нибудь обнаружат на дне окончательно обмелевшего озера.
Одним снилась молодость. Другим старость. Третьим – иная жизнь, какую они могли прожить. Или прожили, но в параллельной вселенной. Многим снились возлюбленные, бывшие и нынешние. Многим – усопшие.
Некий мужчина жаловался, что во сне он снова и снова застревал в лифте – и так на протяжении многих лет. Временна`я неразбериха наблюдалась у большинства узников Морфея, словно каждый сон обладал собственной, уникальной физикой.
«Настоящее», «прошлое», «будущее» – понятия эфемерные, это подтвердит любой физик. Человеческий мозг подвержен всякого рода заблуждениям, иногда бодрствующее сознание трактует реальность с еще меньшей объективностью, чем во сне.
Детям грезятся прекрасные миры, чьи отголоски находят отражение в рисунках на разных этапах взросления. Нам никогда не узнать, что снится младенцам, но, вероятно, те образы проявляются в их привычках, желаниях, привязанностях и опасениях.
Ученые годами будут изучать вирус, оставивший после себя массу вопросов: почему одни выжили, а другие нет и куда в конечном итоге подевалась болезнь? Однако содержание снов не представляет интереса для науки, как невролог бессилен перед душевными расстройствами.
Специалисты обходят вниманием самые сенсационные заявления о видениях будущего. По неофициальным данным, кое-кому из узников Морфея действительно удалось предугадать ряд событий вроде окончания засухи и смерти родных. В начальной школе ходит слух, якобы отцу одной из учениц приснился пресловутый пожар в библиотеке.
Подобные истории привлекают туристов, они спешат в Санта-Лору в надежде постичь таинственную природу сна. Любопытные и страждущие разбивают лагерь в лесу, ночуют в фургонах у озера.
Слоняясь в сумерках по улицам Санта-Лоры, они наверняка заметят на садовых качелях мужчину с младенцем на руках, иногда супруга хлопочет неподалеку, иногда нет.
Бен так и не сумел избавиться от чувства, что в радужных снах о семейном счастье ему пригрезилось будущее, а не прошлое. Это ощущение не оставляет его даже потом, когда он осознает – да, те дни давно канули в Лету, – так люди, отрицающие свободу выбора, продолжают кропотливо обдумывать каждое решение.
Чем дальше, тем отчетливее Бен постигает невероятную истину: будущее сокрыто во мраке, где мы блуждаем на ощупь, не подозревая, что ждет впереди. Какой родитель опустит дочь в такой мир?
Однако даже младенец способен предугадать траекторию падающего предмета.
Поэтому отчасти Бен действительно видит грядущее.
Его девочка будет любить и станет любимой. Она будет страдать и причинять страдания. Станет для одних открытой книгой и закрытой для других. Будет радоваться и огорчаться. Иногда ей будет одиноко, иногда не очень. Она будет мечтать и станет объектом чьих-то грез. Будет скорбеть и станет предметом скорби. Ее ждет борьба, взлеты и падения. Она будет блистать красотой – безупречной и незаслуженной. Познает блаженство и страх.
Солнце будет согревать ее лицо, земля закалит тело.
И сердце, которое стучит четко и размеренно, пока Бен баюкает малышку на качелях в первые дни лета, это сердце когда-нибудь перестанет биться.
