И эта мысль тянет за собой другую — невеселую: повезет же его жене!
— Почему ты сбежала?
А она не знает, как ответить на этот вопрос. Но только сказать правду не может. Потому что если она ее скажет, им обоим с этой правдой придется как-то жить. Я ушла, потому что у тебя есть невеста, а меня это не устраивает? Звучит как-то не очень.
— У меня были причины.
А вот это звучит хорошо. Достаточно хорошо, чтобы она чувствовала себя уверенно.
Почему-то именно здесь, у него на кухне, говорить легко. И она говорит. Говорит обо всем, что было, как ни о чем не подозревая приехала в чужой город, как поселилась на окраине, как впервые обернулась и как получила помощь.
— Виктор тренировал тебя лично? — глаза Стаса темнеют. И она не без удовольствия понимает, что именно заставило их потемнеть. Ревность. С этим зверем она тоже хорошо знакома.
Впрочем, радоваться нечему. У Стаса по-прежнему есть невеста, и его ревность, его взгляд — жадный, жгучий, его чрезмерная забота — все это по-прежнему ничего не значит.
И Инга кивает, мол, ну да, тренировал, и что тут такого? — и продолжает свой рассказ.
Когда она закончила, Стас заговорил скоро и жёстко:
— Значит, так. Нужно сказать Анне, собрать всех ребят. Не думай, что это так просто. Судя по тому, что мы за это время о нем узнали, эта сволочь коварна и умна.
— Нет, — оборвала его Инга. — Никому говорить нельзя. Ты не слышал, что я тебе рассказывала? У него есть свои люди, везде. Он просто пропадет, если уже не пропал.
— Ну да, ты ведь уехала еще прошлой ночью. Виктор явно объявил всесоюзный розыск.
— Надеюсь, что нет. Уверена, что нет.
Едва сев в поезд, Инга написала ему смс: «Пожалуйста, пусть никто не узнает, что меня нет в городе. Это очень важно. Я вернусь и всё объясню. Пожалуйста, никто. Ни один человек».
Она не сомневалась: он послушается. И точно знала, почему. Не потому что безоговорочно ей доверяет и считает важным членом команды. Точно нет. Просто потому, что она ему нравится.
Пользоваться этим было отвратительно. Но необходимо.
— Хорошо. Значит, у нас есть время… Еще? — Стас кивнул на опустевшую тарелку.
— Ты хочешь, чтобы я лопнула? — Инга улыбнулась.
Даже учитывая все обстоятельства, эта его забота ее трогала.
— Значит, спать. Завтра — трудный день.
— Да, отличная идея. Дай полотенце. Я в душ.
Она уже собиралась выйти, когда Стас вдруг добавил:
— Скажи… Как ты вообще решилась пойти туда одна? Неужели ты и правда не понимаешь, насколько это было опасно?
И только сейчас, когда он это сказал, до нее неожиданно дошло, какой завтра будет день.
Возможно, последний.
До этого самого момента о том, что ей предстоит, она думала отстраненно. Словно бы и не с ней это все случится. Даже там, у стоянки… Она готовилась к прыжку, ни на секунду не задумавшись, что жертва может дать отпор. Что победителем из этой схватки может выйти не она.
И лишь теперь почувствовала.
* * *
Горячие струи текут по телу, смывая усталость и дорожную пыль. И не видно, что по щекам текут слезы — такие же горячие.
Что поделать? Да, она обрела шкуру волчицы, но ее сердце так и осталось человеческим. И сейчас ей страшно.
А еще вдруг стало совсем не важно — что там у Стаса за невеста, и как все сложится потом. Какая разница, если никакого «потом» у них может не быть? Если завтра все закончится — для нее или для него.
Или для них обоих.
Она выключила воду, замоталась полотенцем и вышла из ванной. Безошибочно определила, в какой он комнате. Замерла на мгновение перед тем как войти. И толкнула дверь.
Стас стоял у окна, вглядываясь в ночной город. Не обернулся, хоть явно услышал, что она вошла. Сердце пропустило удар — таким родным и нужным показался ей этот силуэт на фоне огней. И не было в жизни занятия лучше, чем просто стоять вот так и любоваться им.
Но она пришла сюда не стоять и любоваться.
Движение руки — и полотенце с тихим шорохом скользнуло на пол.
Стас оглянулся:
— Решила прогуляться? Не советую, завтра…
Она сделала шаг навстречу. И еще один. Больше не понадобилось. Стас сам приблизился, притянул ее к себе, сжал так крепко — если бы она была все еще человеком, было бы больно. Впрочем, и так больно. Но она ни за что не согласится отдать ни крупицы этой боли.
Инга чувствовала, как колотится его сердце. Или это ее сердце? Не важно.
В одно мгновение неправильная, изломанная реальность, в которой она жила все это время, вдруг стала гармоничной и правильной. Словно так и должно быть. Жаркое тело под ее пальцами. Губы — пьянящие и пьяные, колючая щека, шея, и снова губы, губы, губы.
И она теперь — не она, а он — не он. Они — что-то новое. Нечто лучшее, чем все то, чем они могли бы стать по отдельности. Они — одно. И, кажется, их уже невозможно оторвать друг от друга, стоит попытаться — и хлынет кровь. Они — целое. По крайней мере, на эту ночь.
— Инга, — он выдыхает, — послушай…
И сердце сжимается. Она не хочет услышать еще одно «мы не должны». Она не хочет, чтобы он что-то объяснял или извинялся. Она не допустит, чтобы он несколькими словами разбил то хрупкое, что сейчас возникло.
— Молчи. Пожалуйста, не хочу ничего слушать.
Она почти срывает с него рубашку. Вдыхает его запах, слышит его дыхание, ощущает обнаженным телом жар его кожи. Он целует ее — жадно и требовательно.
А еще у него сильные руки. Она знала это и раньше. Но сейчас они поднимают ее, качают словно на волнах… Кажется, это уже другая комната. Или другая — параллельная — вселенная. Инге все равно. Она там, где должна быть. Там, где не сможет остаться. Но думать об этом нет времени.
Мгновение — и она на кровати. Они на кровати. Горячая тяжесть тела — и Инга жадно вжимает его в себя, чтобы не отпустить.
По крайней мере — сегодня.
42
Они проснулись от звонка в дверь — резкого и неприятного.
Инга не спешила открывать глаза. Так у нее оставалась еще минута, чтобы прижиматься к плечу Стаса, ощущать его руку у себя на бедре. Странно, что спать, обнявшись, оказывается, так удобно. Но как только она откроет глаза — эту ночь можно будет официально считать прошедшей. А вместе с нею закончится и их кратковременное безумие.
Звонок повторился.
Да кто там такой настойчивый?!
Инга открыла глаза. Стас мягко коснулся губами щеки:
— Встаем. Нас ждут великие дела.
