– Обещаю вам эту милость, если привезете весь список, – бледно улыбнулся Пустилье.
И казалось, был не в силах более пошевелить ни единым членом, но стоило майору в сопровождении денщика сесть в коляску, как доктор, качаясь, появился на парадном крыльце.
– Совсем забыл: мне понадобятся яйца, точнее, яичный белок, камфорный спирт и свинцовый сахар – для моего рецепта твердой повязки вокруг сломанных конечностей.
Де Бриак согласно кивнул и тут заметил позади полкового доктора хозяйку дома. Княгиня протягивала бледному Пустилье загадочную банку с мутной жидкостью, на дне которой плескался подозрительный осадок, и явно уговаривала ее выпить. Пытаясь скрыть ужас за любезным отказом, Пустилье сопротивлялся изо всех сил. Не дожидаясь, чем окончится сия выразительная пантомима, де Бриак приказал денщику ехать. Лошади тронулись с места, и он увидел, как ее сиятельство повернула к нему голову. Трудно было прочитать что-то в глазах княгини – стекло высоких дверей в пол отсвечивало на полуденном солнце. Но взгляд этот насторожил майора, и, приподняв при поклоне двууголку, де Бриак тронулся по аллее прочь от дома, под сенью которого еще дышала ровно во сне несносная княжна…
* * *
В 1811 году в России было 630 городов, и делились они на шесть классов по количеству населяющего их люда. В каждой из столиц, городах первого класса, – Москве и Петербурге – жили по 300 тысяч душ, города же шестого класса мы нынче с легкостью приняли бы за деревню: в них коротали свой век меньше тысячи человек. Так, город Н-ск, куда отправился наш герой, немногим отличался от села. Правда, главная улица его была мощенной, но мощенной дурно. На ней стояли редкие мещанские особняки побогаче, с каменным первым этажом, окруженные высоким забором с дубовыми воротами. Прочие же и дороги, и дома ничем не отличались от сельских: первые нещадно пылили, вторые представляли собой привычные уже глазу де Бриака бревенчатые постройки, украшенные резьбою вкруг окон и по скату крыш. На улицах и в переулках то и дело мелькали французские мундиры – еврейское местечко уж неделю как было занято Великой Армией, остановившейся на постой в этих самых узорчатых домах.
В центре города имелась базарная площадь, в воскресные и ярмарочные дни до отказа заполненная народом. Нынче была она печально пуста, лишь стояла пара крестьянских возов с веревками, лаптями и рогожами со щепьем да немногие бабы продавали хохочущим и явно нетрезвым пехотинцам ягоды с деревянных прилавков («Где их офицер?» – раздраженно подумал де Бриак). Вкруг площади сгрудились скобяные, бакалейные и галантерейные лавки и единственный на городок постоялый двор, возле которого подремывали, жмурясь и мерно обмахиваясь хвостами от слепней, лошади с косматыми оплывшими ногами. Несколько дворняг прятались в тени колясок, вылизывая сало с осей. Обязательное питейное заведение казалось закрытым: из-за подслеповатых темных окошек не доносилось ни звука.
Оставив Лизье дожидаться в компании нетрезвых компатриотов и смеющихся в кулачок торговок ягодами, майор, взметнув облако пыли, спрыгнул с брички и двинулся по периметру площади, стараясь не вступить на конский навоз или зловонную лужу неясного происхождения и одновременно ничего не упустить из открывшегося провинциального пейзажа. В витрине шорной мастерской, украшенной франтоватыми седлами и подпругами, сидел молодой парень в ермолке: вооружившись суконкой, он натирал воском крашенные в синий ремни. Рядом с бакалейной лавкой де Бриак чуть не опрокинул бочку с селедкой. И чертыхнувшись – вот же растяпа! – толкнул дверь лавки. Втянул воздух: чай и табак. И еще раздражающий, совсем не благородно-колониальный парфюм – квашеная капуста.
Стараясь не морщиться, майор повернулся с улыбкой к лавочнику – древнему ссохшемуся еврею в лоснящемся от старости лапсердаке, – открыл было рот, и тут же осекся: он был уверен, что сможет показать искомое на пальцах, но лавка оказалась столь полна товаром, что в ней было под силу ориентироваться только владельцу. Кроме бочек с той самой капустой и ларей с мукой на полу, все полки за узким прилавком были заставлены. И не только бакалеей, но еще и свечами, и мылом, и дешевой посудой. Почувствовав себя идиотом, де Бриак еще раз улыбнулся и, развернувшись, вышел вон, проклиная глупую недальновидность и отказываясь себе признаться, что остро скучает по одной рыжеволосой княжне, которая легко могла бы вывести его из подобного затруднения.
Что ж, возможно, ему больше повезет в скобяной лавке иль в аптеке. Пройдя мимо галантереи, где «щепетильный товар» – нитки, иголки, булавки, наперстки, тесьма и крючки – был выложен без затей на витрине (вот уж где он мог с легкостью указать на все перстом), де Бриак остановился перед вывеской скобяных товаров, на которой наивный художник намалевал по кругу букет из гвоздей, косу и серп, и решительно толкнул дверь…
Дверь не распахнулась до конца, уткнувшись в высокого мужчину в темно-синем фраке. Накрахмаленный белый воротник подпирал яйцеобразную голову, светлые глаза без ресниц были полуприкрыты тяжелыми веками. Взгляд незнакомца остановился на майоре; он коротко поклонился и продолжал диктовать лавочнику перечень требуемых товаров. Дабы не смущать покупателя, де Бриак отошел к дальней стене. Взгляд его блуждал по выставленным скобам, крюкам и ножам. Мысли же возвращались от сих острых предметов к погибшему ребенку и узорам, сделанным сталью на детской коже. От размышлений о девочке думы его естественным образом устремились к княжне Липецкой. С прямотой и жесткостью, редкой для представительницы слабого и о, сколь прекрасного пола, мадемуазель указала майору на бесполезность его участия в расследовании, которое он сам же и затеял.
Вздохнув, он не сразу понял, что польский говор за его спиной стих, и похожий на ящерицу неизвестный обращается к нему уже на французском:
– Обстоятельства таковы, что я возьму на себя смелость представиться.
Де Бриак обернулся: незнакомец нетерпеливо похлопывал стеком свою туго облитую светлыми панталонами ляжку.
– Барон Габих, – чуть приподнял он шелковый цилиндр. – К вашим услугам.
– Майор де Бриак. Барон, благодарю вас за любезность. Мне действительно не помешает ваша помощь.
И барон помог; даже отвел потерявшегося француза в аптеку, где тот смог, в дополнение к заказанным Пустилье ножам и иглам, не только приобрести эфирные масла и сушеную мяту с ромашкой, но и пополнить собственные запасы помады для волос.
Совершив тур по базарной площади с новым приятелем и расслабившись от непривычной за последнее время искренней симпатии к своей особе, де Бриак согласился отправить денщика с покупками в Приволье и навестить барона в его «скромной обители».
И еще через полчаса он покинул зловонное местечко, восседая в комфортабельном англицкой работы экипаже, слушая разглагольствования барона о гении императора и блестящих победах Великой Армии в деле освобождения исконно польских земель.
Глава двенадцатая
Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. В каждой губернии, в каждом почти уезде укажут вам примеры… Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти, и не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей… другой приезжает в деревню временно повеселиться с приятелями, и предварительно поит крестьянок и потом заставляет удовлетворять и собственные скотские страсти, и своих приятелей.
