Дина и Манек присоединились к Хозяину, который пил чай в «Вишраме».
— Только взгляните на этих зевак, — сказал он с отвращением. — Для них это цирк.
— И никто не бросил ни одной монетки, — отметила Дина.
— Ничего удивительного. Жалость отвешивается в малых дозах. А когда много нищих собралось в одном месте, все делают вот так, — и он приложил к глазам кулаки, словно держал бинокль. — Для них это ярмарочное представление. Люди забывают, насколько уязвимы они сами, несмотря на свои рубашки, туфли и портфели; ведь безжалостный мир в мгновенье ока может лишить их всего, и тогда они окажутся в том же положении, что и мои нищие.
Манек слушал неумеренную болтовню Хозяина, пытавшегося скрыть за словами боль. Почему люди стесняются своих чувств? Будь то ярость, любовь или горе — они всегда стараются выдать их за что-то другое. А некоторые еще претендуют на то, что их чувства сильнее и глубже, чем у остальных. Небольшое раздражение выдают за приступ сильного гнева, а где достаточно улыбки или короткого смешка разражаются истерическим смехом. И то и другое бесчестно.
— Равнодушие людей, — сказал Хозяин, — объясняется еще одним важным фактором. В нашем бизнесе, как и в остальных, все решают три вещи — местоположение, местоположение и еще раз местоположение. Если всех этих нищих поставить не у «Вишрама», а около главного храма или места паломничества, деньги потекут рекой.
Тело Шанкара лежало на похоронных носилках из свежего бамбука у задней двери «Вишрама» рядом со складским помещением, где хранились тарелки, кухонная утварь, лишние плиты и топливо. Хозяин объяснил, что лицо покойного закрыли, потому что вынести такое зрелище было невозможно. Изуродованное тело закрывала простыня, а поверх нее лежало покрывало из свежих цветов — роз и лилий.
Глядя на погребальное ложе, Манек подумал, что, возможно, похоронная процессия началась для родителей Авинаша от морга. А может, им разрешили взять тело домой для вознесения молитв? Наверное, все зависит от сохранности тела и от того, как долго оно способно находиться при комнатной температуре. В не кондиционированном мире. Где все кончается плохо.
— Любезно со стороны работников «Вишрама» позволить Шанкару лежать здесь перед последней дорогой, — сказала Дина.
— Любезность здесь ни при чем. Я хорошо заплатил повару и официанту. — Хозяин вытянул шею и, посмотрев в окно, помахал только что подошедшим четырем мужчинам. — Ну все. Можно начинать.
Этих мужчин, носильщиков с вокзала, Хозяин нанял, чтобы нести носилки.
— У меня не было выбора, — оправдывался он. — Я единственный родственник. Конечно, я буду время от времени подставлять свое плечо, ради уважения к брату, но никто из нищих сделать это не сможет. Все они слабые. Если они возьмутся, носилки могут рухнуть.
Для Шанкара он ничего не пожалел — закупил лучшие благовония, масло и сандаловое дерево. Все это дожидалось своего часа на месте погребения, там же ждал их опытный махапатра, проводящий погребальные церемонии. Заготовили также корзины с лепестками роз, чтобы плакальщики осыпали ими носилки во время долгого пути. После окончания траурной церемонии Хозяин должен сделать пожертвование храму от имени Шанкара.
— Меня беспокоит только одна вещь, — сказал он. — Как бы остальные нищие не решили, что подобного пышного прощания удостоится каждый из них.
После четырех часов к месту кремации двинулась самая медленная процессия, когда-либо шедшая по улицам города. Большинство калек передвигались с черепашьей скоростью. Некоторые из-за уродств шли, почти прижавшись к земле, и использовали плечи, как рычаги. Другие ползли на боку, как крабы. Были и такие, что, сложившись пополам, шли на четвереньках с задранными кверху задами, похожими на горбики верблюдов. По негласному соглашению процессия еле плелась, но настроение у всех было хорошее — нищие смеялись и болтали между собой, получая удовольствие от новых впечатлений, так что создавалась иллюзия скорее праздника, а не похорон.
— Как грустно, — произнесла с неодобрением Дина. — Случилась смерть, а траура нет.
— Что вы хотите, тетя? — сказал Манек. — Они, возможно, завидуют Шанкару. — «А впрочем, какое значение имеет траур», — думал он. Мог и он лежать на погребальных носилках, и ничего в мире не изменилось бы.
Хозяин перемещался вдоль колонны, как линейный монитор, следя, чтобы не было бессмысленных задержек. Когда он оказался у конца процессии, Дина его позвала.
— Ни Манек, ни я никогда не были на индуистских похоронах, — призналась она. — Как нам себя вести?
— Естественно, — ответил Хозяин. — Своим присутствием вы оказали честь Шанкару. Пуджари произнесёт молитвы. Я поднесу огонь к погребальному костру, а в конце расколю череп, потому что у Шанкара не было сына.
— А это не тяжелое зрелище? Мне говорили, что запах очень сильный. И действительно видно, как горит плоть?
— Да, но не беспокойтесь. Это прекрасное зрелище. Вы уйдете с легким сердцем, чувствуя, что Шанкара достойно проводили в вечность, где, надеюсь, платформа ему больше не понадобится. После погребального костра я всегда испытываю подъем — ощущение завершенности, спокойствия, совершенного баланса между жизнью и смертью. Именно поэтому я иногда хожу на кремацию чужих людей. Если у меня есть свободное время и я вижу похоронную процессию, я присоединяюсь к ней.
И он заторопился к началу колонны, чтобы успокоить недовольных полицейских. Еле плетущиеся нищие раздражали постовых, на взгляд блюстителей порядка, скорость калек была слишком уж ничтожная. «Пошевеливайтесь!» — то и дело покрикивали они. Их вообще раздражало любое медленное движение — будь то машины, повозки, бродячие собаки или люди. Исключение составляли разве только коровы. Горя желанием поскорее перевести колонну через оживленный перекресток, они махали руками, свистели, кричали и просили, жестикулировали, бросали угрожающие взгляды, хватались за головы и размахивали кулаками. Но все эти отработанные приемы ни к чему не приводили: несуществующие конечности не реагировали — каким бы резким ни был свист или яростным жест.
Носильщики при вокзале, привыкшие быстро передвигаться с тяжелым багажом, тоже с трудом приспосабливались к необычной скорости колонны. Как только слова гимна «Ram naam satya hai!»
[138] начинали звучать тише, носильщики понимали, что вырвались вперед и останавливались, пережидая, когда расстояние сократится.
На полпути к месту кремации, после часа изматывающего шествия, небольшой полицейский отряд в касках, размахивая дубинками, без всякого предупреждения преградил путь колонне. Мужчины, державшие носилки, шарахнулись в сторону, и труп Шанкара скатился вниз. Визжа от ужаса, нищие попадали на землю. Розовые лепестки из полдюжины корзин покрыли мостовую нежным покровом.
— Теперь понимаешь? Вот почему мне не хотелось тебя отпускать, — проговорила тяжело дыша Дина, когда они с Манеком добежали до тротуара. — Неспокойные времена — беда приходит без предупреждения. Что делают эти идиоты полицейские? Почему они бьют нищих?
