Таким образом, мы сможем разрушить тот неприглядный образ, который враждебная нам пропаганда создала вокруг правительства Афганистана за рубежом.
План, который изложил перед гостем Кармаль, был подсказан ему советской стороной. Дело в том, что в последнее время в западных СМИ появился целый ряд публикаций, в которых утверждалось, что советское руководство специально широко применяет насилие в Афганистане, чтобы вынудить афганцев к массовому бегству из страны и осложнить ситуацию в Пакистане. Ведь такой огромный наплыв беженцев больно бьет по пакистанской экономике. А публичные заявления молодого афганца, который сначала покинул родину, а затем решил на нее вернуться и теперь через правительственные афганские СМИ призывает своих соотечественников не покидать свою родину, опроверг бы заявления западной стороны.
— Я согласен с вами, рафик Кармаль — те пакистанские средства массовой информации, с которыми я имел возможность познакомиться, на самом деле рисуют ваше правительство исключительно в черных тонах, — живо откликнулся на слова генсека Ширвани. — И это несправедливо, ведь вы по мере сил стараетесь улучшить жизнь простых афганцев. Проводите ту же земельную реформу, о которой наслышаны даже в Пакистане.
Эти слова пролились настоящим бальзамом на душу генсека, чего, собственно, и добивался Ширвани по подсказке Лессарта.
— Спасибо вам за эти высказывания, уважаемый Ширвани, а вам, Виталий Степанович, за то, что нашли этого парня, — расплываясь в улыбке, произнес Кармаль. — Может быть, вы проголодались с дороги и хотите перекусить?
— Спасибо, рафик Кармаль, но мы в полете плотно позавтракали, — ответил Смирнов. — У этого парня, как вы выразились, весьма зверский аппетит.
Поскольку посол говорил на дари, Ширвани все прекрасно понял и не преминул ответить:
— Мой хороший аппетит объясняется просто — я же, во-первых, студент, а во-вторых — спортсмен.
— И в каком же виде спорта вы специализируетесь? — тут же поинтересовался Кармаль.
— Я с детства играю в футбол. Моя мечта стать хорошим футболистом и пригодиться своей родине на этом поприще. Ведь будет несправедливо, если новый Афганистан, который сейчас строится, окажется лишен такого прекрасного зрелища, каким является футбол.
— Какие замечательные слова! — восхитился услышанным генсек. — Вы просто прирожденный оратор, уважаемый Ширвани. А что касается вашего увлечения футболом, то я готов вам предложить место в нашей новой сборной. Вы, наверное, еще не слышали о такой?
Поймав на себе вопросительный взгляд гостя, генсек продолжил:
— Через две недели здесь, в Кабуле, намечается большой всенародный праздник, посвященный единству наших рядов. На нем будет проведен футбольный турнир с участием трех команд — двух из Советского Союза и одной нашей. Я имею в виду вновь созданную сборную Афганистана. Возглавляет ее некогда замечательный советский футболист, а ныне тренер Геннадий Красницкий. Насколько я знаю ситуацию, он испытывает острую нехватку хороших футболистов и если вы, уважаемый Ширвани, изъявите желание попасть в состав этой команды, то я за вас похлопочу.
— Я был бы только счастлив принести пользу своей родине не только в идеологических акциях, но и на футбольном поле, — живо откликнулся на этот спич генсека гость.
— Тогда считайте, что вы уже зачислены в состав нашей сборной, — заявил Кармаль и рассмеялся.
Следом за ним то же самое сделали и его гости. И самым счастливым среди них был Ширвани. Все, что они с Лессартом задумали, благополучно исполнялось. Во всяком случае, пока.
1 июля 1983 года, пятница.
Афганистан, провинция Саманган
Решетка на яме, в которой сидел Иван Сараев, отодвинулась и вниз была спущена лестница, по которой узник должен был подняться наверх. Это был привычный ритуал, который повторялся три раза в день утром, днем и вечером. Это означало, что Сараева поведут опорожняться в туалет после приема пищи. В качестве последней постоянно фигурировала жидкая похлебка без мяса и других ингредиентов, причем жидкости наливалось в алюминиевую тарелку меньше половины. Как понял Сараев, делалось это не случайно — таким образом ему не давали возможности набраться сил для побега.
Туалет находился на отшибе кишлака, где расположился отряд Хаятулло. В качестве сопровождающего выступал один из моджахедов, причем, как отметил Сараев, охраняли его посменно четверо постоянных охранников, которые сменяли друг друга через каждые восемь часов. Внимательно приглядываясь к каждому из них (а времени для этого у солдата было в избытке — он находился в плену уже шестой день), Сараев отметил, что если трое его охранников ведут себя крайне осторожно и не позволяют себе расслабляться во время сопровождения пленного, то четвертый, тот, что сопровождал его сейчас, более беспечен, чем его товарищи. Иногда он слишком близко приближается к пленнику, тыча его дулом автомата в спину, а иногда и вовсе перекидывая этот автомат себе через плечо, уверенный в том, что находится в полной безопасности. Поэтому, как решил Сараев, если ему предстоит предпринять попытку к побегу, то лучше всего это сделать во время дежурства именно этого охранника. А самым удобным временем для этого является вечер, когда кишлак затихает, готовясь ко сну. И хотя на нескольких постах выставлялась охрана, которая вечером всегда была усиленной, однако, как заметил Сараев, это усиление касалось того поста, что выходил на единственную дорогу, ведущую к кишлаку со стороны гор. С той самой стороны, откуда мог появиться со своими людьми Азиз. Однако последние четыре дня от последнего не было ни слуху, ни духу. Но это вовсе не означало, что тот бросил свою затею захватить девочку-афганку и ушел в горы. Сараев это прекрасно знал, поскольку во время беседы Хаятулло и Азиза сумел разобрать некоторые слова, произнесенные ими. Из них выходило, что за девочку будет заплачен выкуп, а его, судя по всему, хотят обменять на брата курбаши, который находится в советском плену. Отсюда вытекало, что деньги за девочку еще не пришли, поэтому Азиз и не обнаруживает себя. Но длиться вечно это затишье, конечно же, не могло.
Несколько раз за эти дни Сараев видел и девочку-афганку, которую он спас. Ее тоже держали под охраной, но не такой строгой, как в случае с ним. Афганка жила в домике метрах в двухстах от ямы под присмотром бородатого охранника с автоматом и вечно возилась со своей живой игрушкой — детенышем снежного барса. Судя по всему, ей строго-настрого было запрещено подходить к пленнику, поэтому она выражала свои чувства жестами — радостно махала солдату рукой, и он в ответ делал то же самое. По сути, они оба были пленниками с одним лишь различием — за Сараевым следили куда более строго.
Иногда рядом с пленницей Иван видел еще одного ребенка — девочку лет двенадцати-тринадцати. Однажды Сараев заметил, как с ней общался Хаятулло — он нежно гладил ее по голове, и это однозначно указывало на то, что они близкие друг другу люди. И хотя в Афганистане девочек могли выдать замуж и в двенадцать лет, но Сараев больше склонялся к тому, что между этими людьми существовала иная связь — по родительской линии. То есть, эта девочка была дочкой курбаши и, живя рядом с ним, не посещала другие дома в кишлаке. Как понял Сараев, именно она готовила для него похлебку, поскольку каких-нибудь других женщин он здесь никогда не видел.
