«Думаю, не только поэтому, — продолжал свои размышления Бородин. — Здесь главным является то, что Гдлян хорошо известен нашей «конторе», а во-вторых — он из каракозовского клана. Кстати, где родился этот Тельман Хоренович?».
Последний вопрос Бородин задал Брызгалину, получив на это немедленный ответ:
— В Грузии, в смешанной семье — отец у него армянин, а мать еврейка. По всем этим пунктам он должен вполне устраивать наше руководство, так что возражений против его кандидатуры быть не должно. В заместители ему дадим русского, но он будет чисто «пристяжным» — чтобы лишних разговоров не было. Если Гдлян один не справится, выделим ему подмогу. Есть у нас на примете еще один хороший «колун» из Армении — Альберт Исакович Карташян из Гугаркского района. Главной их задачей будет защитить кавказские интересы в Узбекистане и основной удар сосредоточить на узбеках, главным образом из самаркандского клана — опоры Рашидова.
— Почему же у нынешней бригады мало что получается? — задал вопрос Бородин, ответ на который он прекрасно знал, но ему хотелось услышать его из уст прокурорского работника.
— Здесь, скорее, ваши люди больше напортачили, чем наши, — после небольшой паузы, понадобившейся ему для того, чтобы затянуться сигаретой, ответил Брызгалин. — В вашей «конторе» всегда был сильный оперативный аппарат, но вот следствие слабовато. Штаты у вас намеренно раздувались, а чем ваши следаки в основном занимались — шпионами, диссидентами, да еще священниками. А мы «уголовкой» промышляли — а это несколько иной пилотаж, покруче вашего будет. Вот ваши узбекские коллеги и разучились мышей ловить. Не имеют они достаточного опыта борьбы с коррупцией, хищениями, приписками и тому подобному. Отсюда и недостаточная компетентность в закреплении доказательственной базы, да и ответственность далеко не та, когда знаешь, что дело будет передано другому хозяину и отвечать за его дальнейшую судьбу будет кто-то иной. Начали там хорошо, но своевременно не передав дело в союзную прокуратуру, потеряли темп.
— Так это же понятно, почему не передали — здесь нашлись люди, которые помогли Рашидову выдержать натиск, — внес свое дополнение в этот рассказ Бородин.
— Согласен, но уж больно коряво работали ваши коллеги. Там в спешке даже забыли о депутатском статусе одного из арестованных. Кстати, эти просчеты потом могут повесить на новых следаков — лично я бы, кстати, так и сделал. В итоге, что мы имеем? Арестовано больше десятка людей, а развернутые показания дает только один из них — бухарский обэхээсник. Ещё двое подтверждают несколько преступных эпизодов, о которых рассказывал этот обэхээсник, да и то частично. Остальные обвиняемые твердят о своей невиновности. А новые доказательства в деле не появляются, несмотря на то, что тамошние «колуны» стараются, как могут — давят на подследственных не хуже бериевских виртуозов. Короче, Андропов недоволен и ставит перед нами задачу — осенью дожать Рашидова. Так что работы у нас с вами, Александр Терентьевич, будет много.
— Это точно, — согласился с собеседником Бородин, вкладывая в эту фразу совершенно иной смысл, чем его собеседник.
Если тот собирался засучить рукава и работать на здешнюю сторону, то Бородину предстояло с не меньшим пылом сосредоточиться на помощи противоположной стороне, которая была в меньшинстве и обладала, куда меньшими возможностями. А слабым надо помогать — так учат каждого нормального человека еще с детства.
11 июля 1983 года, понедельник.
Свердловск, квартира Нарезовых
На звонок Петра Нарезова дверь в квартиру его сына открыла невестка — Елизавета.
— Ты жди, Лизавета, от мужа привета, — пропел гость, переступая порог квартиры.
— Опять вы со своими шутками-прибаутками, Петр Кузьмич, — с улыбкой на устах встретила свекра хозяйка.
— Где мой охламон? — поинтересовался гость
— На кухне ужинает, — ответила невестка и добавила: — Если хотите, там в кастрюле макароны остались, а я сына укладывать буду.
— Сын я по горло, до подбородка, — вновь вспомнил гость строчку из популярной песни — на этот раз у Владимира Высоцкого.
Когда он вошел на кухню, его сын Кирилл сидел за столом и ел макароны по-флотски, запивая их чаем.
— Приятного аппетита, сын, — произнес вошедший и уселся на свободный стул. — Как настроение после трудового дня?
— Спасибо, батя, нормальное, — ответил Нарезов-младший.
— Проблем с московским гостем больше не было? — задал отец вопрос, ради которого, собственно, и зашел.
— Улетает наш залетный — сегодня Теряев на радостях проболтался, — сообщил Кирилл. — У него как гора с плеч упала.
— В Москву возвращается? — продолжал допытываться гость, как бы между прочим, смахивая крошки со стола.
— Да нет, в Ленинград летит, а оттуда в Тихвин.
— Что он там потерял?
— Я же тебе говорил, что ищет кого-то по делам давно минувших лет.
— Вот ведь работа у человека — ездит по стране за казенный счет, — удивился Нарезов-старший.
— Зря ты так, батя, он же не по своей воле мотается — дело важное делает, — с легкой долей укоризны обратился к отцу сын. — Война ведь много неразгаданных загадок оставила, вот мы теперь в них и разбираемся. Ищем кончики у ниточек, чтобы распутать весь клубок.
— Эх, война, что ж ты, подлая, сделала, — напел Нарезов-старший строки из песни Булата Окуджавы, глядя куда-то в темень окна.
— Ты чего это, батя? — удивился сын, поймав этот взгляд.
— А ведь я завтра тоже улетаю — в тот же Ленинград, — сообщил отец новость, о которой всего лишь несколько минут и сам не догадывался — она возникла у него спонтанно после сообщения сына.
— За каким таким?..
— Поеду новые станки у наших поставщиков выбивать.
— У тебя же для этого зам по снабжению имеется? — продолжал удивляться Нарезов-младший.
— Так его же все отфутболивают. А меня не посмеют — я ведь в случае чего и до обкома доберусь. Так что я проститься зашел.
И он поднялся со стула, протягивая сыну руку. И что-то странное уловил Нарезов-младший во взгляде отца, однако объяснения этому найти не смог. И не знал он, да и не мог знать, что его отец летит в Тихвин, вовсе не для того, чтобы распутать, а, наоборот, чтобы попытаться запутать тот клубок, который завязался в морозные ноябрьские дни 1941 года.
11 июля 1983 года, понедельник.
Ташкент, Куксарой.
Когда Денис подвел Баграта Габрилянова к массивным железным воротам с боковой дверцей, он взял друга за локоть и, глядя ему в глаза, произнес:
— Итак, мы договорились — на вопросы этого человека отвечаем честно, ничего не утаивая. Здесь лукавых не любят.
Это предупреждение не было напрасным. В доме, к которому Денис привез на такси своего друга, жил вор в законе Ерванд Спандарян по прозвищу Тижо Ленинаканский. Это была последняя попытка Дениса спрятать Баграта подальше и от милиции, и от «конторских» — от КГБ. В свое время Тижо предлагал Денису работать под его началом, но парень предпочел вольные хлеба. Теперь, ради друга, он готов был наступить на горло собственной песне — пойти под крыло армянского вора в законе, лишь бы тот предоставил на какое-то время свою крышу Баграту. Однако говорить с хозяином дома недомолвками, или вообще сообщать неправду, было чревато, о чем Денис и предупредил своего друга.
