Призрачно всё
В этом мире бушующем,
Есть только миг,
За него и держись.
Есть только миг
Между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь…
Миновав город Подольск, и промчавшись по проспекту Юных Ленинцев, автомобиль вскоре выскочил на Симферопольское шоссе. Слева простирался город Щербинка, а справа, рядом с поворотом в Подлипки и в милицейский поселок, была тенистая аллея, которую Бородин неоднократно проезжал, но никогда здесь не останавливался. Но в эти самые минуты, когда до Москвы оставались считанные километры, и впереди его поджидала неизвестность, Бородин внезапно почувствовал настоятельную потребность остановиться. Он повернул автомобиль на обочину возле указателя «33 км» и, выбравшись из салона, вошел под тенистые кроны деревьев. Здесь было тихо и спокойно. Пройдя несколько метров, Бородин опустился на траву и полной грудью вдохнул в себя свежий воздух. Над головой шумела листва, а в голубом и безоблачном небе летел пассажирский самолет. В радиоприемнике давно закончилась песня про «единственный миг», но слова ее продолжали звучать в памяти Александра. И он внезапно поймал себя на мысли, что его «миг между прошлым и будущим» далеко не окончен. Впереди его ожидала неизвестность, а эта неожиданная остановка была всего лишь короткой передышкой перед новым сражением.
Эпилог
29 октября 1983 года, суббота.
Москва, Медведково
Поеживаясь от холода, Виталий Литовченко сидел на лавочке и внимательно смотрел по сторонам — не идет ли тот человек, которого он здесь поджидал. Заодно опытный глаз контрразведчика присматривался, нет ли за ним слежки. «Нет, откуда ей взяться, если я уже более трех месяцев, как пропал из поля зрения своих бывших коллег из КГБ, — умиротворенно размышлял Литовченко. — А вот моему приятелю пора бы уже и появиться».
Не успел Литовченко об этом подумать, как с противоположной стороны на лавку сел мужчина и произнес:
— Здравствуй, Виталий, пропащий ты наш!
Это был никто иной, как Александр Бородин, которому Литовченко назначил встречу, опустив на днях короткую записку в его почтовый ящик (звонить по телефону он воздержался).
— Здравствуй, Александр, или как там тебя еще называют, — ответил на приветствие Литовченко.
— Это ты о чем? — удивился Бородин.
— Вот об этом, — и Литовченко достал из внутреннего кармана плаща конверт и бросил на лавку рядом с приятелем.
Бородин открыл конверт и нашел в нем несколько фотографий.
— Узнаешь этого человека? — спросил Литовченко, глядя на то, как его друг внимательно рассматривает снимки.
На них был изображен Бородин собственной персоной, выходящий с черного хода ресторана «Узбекистан».
— Учитывая тот факт, на кого ты, Виталий, работаешь, эти снимки сделаны с американского спутника-шпиона, — догадался о происхождении этих фотографий Бородин.
— Догадливый ты наш, — поеживаясь под плащом, ответил Литовченко.
— Что же ты все это время молчал и не сообщал, куда следует? — поинтересовался Бородин, вкладывая фотографии обратно в конверт и кладя его на лавку.
— Я друзей не сдаю. Тем более после того, как меня записали в Джуру, а это слово, насколько я знаю, переводится как «друг».
— Спасибо, за мной должок, — произнес Бородин, и впервые за время разговора посмотрел своему старинному приятелю в глаза.
— Фотографии можешь забрать себе — мне они теперь не нужны, — сообщил Литовченко.
Они какое-то время сидели молча, думая каждый о своем. Наконец Виталий спросил:
— Как же тебя, Сашка, угораздило?
— А мне казалось, что этот вопрос я должен задать тебе, — не скрывая своего удивления, произнес Бородин. — Я все-таки на свою родину работаю.
— Что же эта родина за тобой, как за бешеным волком, охотится? За мной-то ладно — это понятно, но за тобой?
— Рано или поздно все встанет на свои места, — ответил Бородин.
— Вот и мне так кажется в отношении меня. Сегодня Америка нам враг, а завтра, глядишь, другом станет.
— Поживем, увидим, — философски заметил Бородин.
— Как там мои поживают? — задал Литовченко вопрос, который его собеседник давно ожидал услышать.
— Ничего, живут помаленьку. Сын учится, а жена… тебя ждет.
— Увидишь, передай, чтобы не ждала, — сказал, как отрезал, Литовченко и резко поднялся с лавки.
То же самое сделал и Бородин. Они пожали друг другу руки, и каждый пошел в разные стороны: Бородин в сторону метро, а Литовченко — к троллейбусной остановке. На углу ему вдруг снова показалось, что за ним кто-то следит. Подозрение вызвал мужчина, который стоял у булочной и, читая газету, искоса поглядывал в его сторону. В это время на другой стороне улицы показался троллейбус. Литовченко бросился к нему прямиком через проезжую часть, и был тут же сбит автобусом, мчавшимся на полной скорости, чтобы успеть проскочить на зеленый свет светофора.
Несмотря на то, что у погибшего при себе был найден паспорт на другое имя, в кармане пиджака было обнаружено письмо, которое он написал своим близким и собирался опустить в ближайший почтовый ящик. По этому адресу и было установлено, что погибшим является никто иной как Виталий Литовченко. Человек, который вот уже более трех месяцев находился во всесоюзном розыске и которого в КГБ числили, как информатора Шарафа Рашидова под агентурным именем Джура.
30 октября 1983 года, воскресенье.
Узбекская ССР, Эддикадинский район, Каракалпакская АССР, поезд Шарафа Рашидова
Весь сегодняшний день Рашидов чувствовал себя плохо — болело сердце. Поэтому вечером он решил отдохнуть. Лежа с закрытыми глазами на диване в своем вагоне, первый секретарь дремал. В этот миг громко зазвонил телефон правительственной связи — ВЧ. Находившийся в вагоне прикрепленный тут же бросился к аппарату и, подняв трубку, передал ее Рашидову. После чего вышел в коридор — присутствовать при разговорах своего начальника по ВЧ он не имел права.
— Добрый вечер, Шараф Рашидович, — раздался на другом конце провода голос Андропова.
Рашидов взглянул на часы и увидел, что время действительно вечернее — 19.05.
— Добрый, Юрий Владимирович, — ответил Рашидов, стараясь, чтобы по его голосу генсек не понял, что он занемог. — Я хотел позвонить вам завтра, чтобы доложить об успешном выполнении плана по сбору хлопка.
— Оставьте, Шараф Рашидович — я вам не для этого звоню. Скажите, вы встречались со стариком?
— Каким стариком? — искренне удивился Рашидов и даже слегка приподнялся на диване.
