На следующем повороте мы должны оторваться.
«Но когда я сам приехал на своем пикапе…»
Если я смогу вырваться отсюда и попасть на хайвей, где не надо останавливаться, мы спасены. Через десять секунд мы тогда окажемся на парковке перед клубом, и фиг они нас там найдут. Мы приближались к перекрестку со светофором, и я переключила передачу и затаила дыхание…
«Пожалуйста, зеленый, зеленый, зеленый…»
«То она уже сбежала, угодив под паровооооз!»
– Зеленый! Зеленый! ЖМИ, ЖМИ, ЖМИ! – Ганс подпрыгивал на краю сиденья, глядя направо, налево и снова направо, чтобы быть уверенным, что я не убью нас обоих.
Ха!
Я вдавила акселератор всеми пятьюдесятью килограммами мокрой кожи и стали, привязанных к моей ноге, и была вознаграждена резким визгом своих потертых шин и еще более резким рывком головы Ганса, которая отлетела назад и впечаталась в подголовник.
Мигая фарами, я неслась ко въезду на клубную парковку, до которой оставалось чуть меньше квартала. Несколько сотен метров, и мы спасены.
Двести… Сто…
Ганс сидел, полностью обернувшись назад и вцепившись двумя руками в подголовник, глядя, нет ли за нами погони. Я закусила губу, чтобы не дать вырваться на волю самодовольной, удовлетворенной улыбке, которая могла разрушить мою крутость, сделала глубокий вдох и резко повернула в последний раз, влетая на парковку под скрежет шин и визг тормозов – чисто для красоты. Оказавшись на парковке, я немедленно выключила фары и втянулась в первое же свободное место, которое заметила.
Ганс впал в истерический припадок, колотя по подголовнику кулаками и вопя «ВУУУУУУУУ!!!!», как будто мы с ним были на стадионе.
В жизни не видела никого в таком восторге.
Когда я выключила мотор и повернулась к нему, Ганс схватил меня за плечи своими ручищами и буквально затряс меня, как тряпичную куклу.
– Черт, Бибика! Ты от них удрала! Ты от них удрала ко всем чертям! – На его лице была безумная улыбка. – Ты была как чертова Анджелина Джоли в «Удрать за шестьдесят секунд!». Где, на фиг, ты научилась так гонять?
Но он всегда легко переключался. Я заметила, как его глаза посреди фразы скользнули по моей все еще обнаженной груди, и рука тут же импульсивно потянулась погладить колечко в моем соске. Услышав мой вскрик, Ганс поглядел на меня, словно вспоминая, где мы находимся.
Он встряхнул головой и сказал более серьезным тоном:
– Это была самая сексуальная штука, которую я, на фиг, видел в своей жизни.
Я даже не успела придумать никакого ответа на все эти лестные слова, как обнаружила себя вжатой в водительскую дверь, и все метр девяносто чего-то темного, высокого и татуированного поглощали мой рот, шею, все еще обнаженную грудь и все еще набухшую киску всеми средствами своего арсенала. Я в жизни не видела Ганса в таком раже.
И зная, что я только что сделала для него, я наконец смогла почувствовать себя особенной. Может быть, ну может быть, у меня все-таки было для него что-то, чего не было у других телок.
И с тех пор, когда моя извечная неуверенность снова начинала вздымать свою мерзкую чахлую грудь, я просто доставала из кармана это прекрасное сияющее воспоминание и гладила его, как талисман, до тех пор, пока все самоуничижительные чувства не растворялись в потоке мерцающих огоньков, теплой темной воды, шепота «я тебя люблю» и безумной гонки со счастливым концом.
23
В подвале, окруженная «фантомными конечностями»
Тайный дневник Биби
7 декабря
Дорогой Дневник.
Ну… Кажется, меня немного занесло с этой последней записью в СТДККНДУНЗЧ. На самом деле лучший секс в моей жизни был намного холоднее, грязнее и в гораздо более подвальном окружении. Вместо роскошного, волшебного, мерцающего мира посреди летней удушающей жары, реальный акт имел место в грязном подвале с покрытым линолеумом полом и обшитыми доской стенами… На кровати, покрытой пылью и мышиным дерьмом… глухой зимой. И вместо великолепия тысяч мерцающих огоньков нас окружали приятели Ганса из ансамбля, лежащие по всем углам (надеюсь, они хотя бы спали).
Обычно после своих выступлений Ганс и все остальные члены «Фантомной Конечности» отправлялись провести остаток ночи в дом отца солиста. (Трип унаследовал все странности от своего папаши. В первый раз, когда я там оказалась, этот человек вышел к нам, покачиваясь, явно переполненный спиртным, подмигнул мне и вручил Трипу крошечный фонарик: «На случай, если что-то пойдет не так». И я не шучу.)
Уставшие и измученные до предела после особенно крутого выступления, парни ввалились в подвал один за другим и буквально отрубились в ту же секунду, как их головы коснулись линолеума на полу. Все, кроме Ганса.
Его выступления всегда заводили меня, но в этот конкретный вечер я была просто вне себя. Я не могла оторваться от Ганса еще в машине по пути в этот дом, а уж когда мы туда попали, у каждого из нас в голове не было ничего, кроме мыслей о том, как закончить начатое по пути.
Когда мы оказались в подвале, он выглядел как место преступления. Вся комната была завалена бессознательными телами, словно неподалеку взорвалась бомба. Для того чтобы парни так вот поотключались прямо на полу, в общем-то, не было никаких серьезных причин, они даже оставили свободной кровать в углу комнаты. Правда, на ней лежало несколько коробок и еще какая-то дрянь, так что, возможно, их затуманенным пивом мозгам это показалось слишком тяжелой работой.
Мы с Гансом на цыпочках пробрались мимо храпящих музыкантов к этой кровати и избавились от хлама – и своей одежды – так быстро, как только могли. Через секунду мы оказались вместе под покрывалом из какого-то шерстяного кошмара, изо всех сил стараясь не шуметь. Кровать отчаянно скрипела, так что надо было двигаться медленно и вдумчиво. Думать приходилось о своем дыхании, темпе, каждом звуке и шевелении. Казалось бы, это все было головной болью, но на самом деле это напряжение и внимание вынудил нас только лучше сосредоточиться. Каждый рывок и жест стали значительными. Время замерло, раздробившись на куски, и каждый раз, когда мы обращались друг к другу, это были три коротких слова, которые, казалось, вырывались из нас вместо вздохов, несмотря на все наши усилия соблюдать тишину. Если не считать проклятой разваливающейся кровати, мы с Гансом оказались укутанными в шелковый кокон всепоглощающей любви, которая видоизменила мерзкое, загаженное мышами пространство вокруг.
Я всегда потом думала об этом примерно так же, как люди описывают свой первый опыт курения крэка. Все же говорят, что первый раз был самым лучшим, да? Может быть, любовь – это тоже просто такой наркотик. Может быть, мне больше не удалось испытать такого волшебного ощущения полного любовного слияния, как той ночью, именно потому, что мне всю оставшуюся жизнь хотелось найти его? И тогда не важно, с кем это происходит – с холодной вялой рыбой или с чувствительным артистом.
