Я даже не помню, касалась ли я ногами земли. Только помню, как мощные руки Кена сжимали мое тело в том, что казалось полноценным объятием.
Этот жар был практически осязаем. Когда я уже совсем собралась запустить руки ему в волосы, обхватить его ногами за талию и ворваться в его прекрасный, точеный рот языком, Кен отпустил меня и повернулся, чтобы уйти.
НЕТ!
Прежде чем он успел отойти на расстояние вытянутой руки, я поймала его за локоть и изо всех сил дернула к себе. Дернула так, словно я была Патриком Суэйзи, а он – Дженнифер Грей. Когда я успешно развернула его лицом к себе, то ухватилась за лацканы его коричневой кожаной куртки – и, вместо того чтобы поднять его над собой под мелодию Билла Медли, набросилась на него с внезапно агрессивным поцелуем со сжатыми губами. Это был худший поцелуй, который можно увидеть по телевизору, так десяти- (ну или двадцати-) летние девочки целуют свою руку, представляя, что это Райан Гослинг.
ПОЧЕМУ мой рот был закрыт? ЗАЧЕМ я вообще стала изображать этот дурацкий поворот за руки из «Грязных танцев»?
Мне до сих пор хочется сдохнуть, когда я вспоминаю этот наш нелепый первый поцелуй.
К счастью, Кен, очевидно, не до конца был напуган моим энтузиазмом, потому что на следующий день он заехал в Мейси, чтобы пригласить меня на обед (который в те годы состоял из смузи и трех сигарет «Кэмел лайт»). Это был лучший. Сюрприз. На свете.
К несчастью, я была в таком восторге, увидев его, что повторила свой, уже становящийся фирменным, чересчур рьяный трюк с объятиями. В результате чего Джамал, с которым мы работали за одной кассой, – надушенный бодибилдер, водящий «Хонду Сивик», переделанную специально для него, – отозвал меня в сторону и шепотом прочитал лекцию на тему «необходимости сбавить обороты».
Ланч был прекрасен и кончился слишком быстро. Когда Кен пошел провожать меня обратно, я волочила ноги и усилием воли давила в себе желание повиснуть на нем, как мартышка на пальме. Возможно, почувствовав, что я вот-вот свяжу его и засуну в рот кляп, Кен кинул мне кость, спросив, что я делаю завтра.
«Эээ… Рожаю тебе детей?»
После того как мы быстро договорились поужинать, наше обеденное свидание закончилось точно так же, как началось, – я, размазанная по груди Кена, и Джамал, в осуждении качающий головой.
На следующий день ровно в шесть я запарковала старый «Мустанг» в переднем ряду парковки перед старым местным кинотеатром, вотчиной Кена. Едва я потянула на себя тяжелую входную дверь, время остановилось, и в воздухе зазвучала серенада о солнечном свете и супружеской постели, которую слышала только я.
Он существует.
Марк МакКен стоял в холле, как чертов Пегас в узком галстуке, отдавая распоряжения кучке прыщавых служащих. И он выглядел точно так же великолепно, как на вечеринке у Джейсона, – светло-каштановые волосы уложены муссом, руки небрежно засунуты в карманы тех самых памятных черных брюк, под закатанными рукавами черной рубашки просматриваются накачанные бицепсы, и этот чертов узкий черный галстук. Я, можно сказать, неделями мечтала привязать этим галстуком руки Кена к изголовью своей кровати.
Пообщавшись с Кеном несколько последних дней, я начала было сомневаться, что это затянутое в черное эго вообще существует. Может, оно было просто вывертом моего воображения, порожденным комбинацией расставания и пивных пузырей?
Но вот он стоял передо мной, и от него дух захватывало.
Когда Кен подошел наконец ко входной двери с моим застывшим в ней телом (что заняло у него примерно час), он наклонился, обхватил меня руками за талию и притянул к себе в одном из уже знакомых мне электризующих объятий. Не выпуская меня, он толкнул дверь и вывел меня в прохладный мартовский вечер.
Когда мы оказались на парковке, Марк МакКен отпустил меня – нет! – и спросил, где бы я хотела поужинать.
Я очень, очень хотела казаться расслабленной и небрежной, но после потрясения, только что перенесенного моим мозгом, я была совершенно подавлена своей гипервозбудимой половиной, и у меня вырвалось: «Ой, я обожаааю итальянскую кухню, и тут есть одно местечко, совсем недалеко отсюда, куда я давно хотела пойти, и если мы поедем по двадцатой, то не попадем в пробку, и, кажется, как раз по понедельникам у них там акция: одно берешь – одно бесплатно».
И тут же съежилась, стесняясь, что слишком быстро продемонстрировала всю свою избалованную сущность единственного ребенка в семье.
Кен же просто ответил мне с сияющей улыбкой: «Правда? Итальянская кухня моя любимая».
Мы, конечно же, поехали в ресторан, о котором я верещала, и уж не знаю, было ли дело в еде или в компании, но это и до сих пор наш любимый ресторан.
Во время ужина я вдруг поняла, что у нас с Кеном сходятся не только вкусы в еде. У нас все сходится. Нам нравится та же самая музыка. Мы даже были на одних и тех же концертах. Мы любим одинаковые фильмы. Кен был атеистом, и ему было совершенно наплевать на политику, так что мои межкультурные политические и религиозные взгляды, сформированные вырастившими меня хиппи и Опрой Уинфри, вообще его не напрягали.
Единственное, в чем мы различались, это наша потребность контроля. Кен совершенно не принимал никаких решений. Он позволил мне управлять как беседой, так и своим телом так, как мне хотелось – воспоминания детства, эпизоды из сериалов, выйти покурить, вернуться и заказать десерт.
Как раз когда я начала было скорбеть о том, что лучший ужин в моей жизни подходит к концу, Кен спросил, не хочу ли я зайти к нему домой.
По моему опыту, когда парень предлагает зайти «к нему домой», он имеет в виду подвал в доме своей мамы, пристройку или гараж. То место – подвал, пристройка или гараж, где он живет бесплатно, потому что все еще не может позволить себе оплачивать даже собственные сигареты.
Так что можешь себе представить мое потрясение, когда я подъехала вслед за красненькой спортивной машинкой Кена к просторному белому двухэтажному дому в традиционном стиле, совершенно очаровательному и окруженному десятком цветущих кустов азалии. Мы говорим тут о ставнях на окнах, поливалках в саду, крытой террасе, идущей вокруг всего дома, с гамаком и качелями в дальнем углу. Это место было из тех, о которых можно только мечтать – по крайней мере, девочке, которая выросла в постоянных переездах и перешептывании родителей со словами «банкротство» и «жуткий укус клеща» посреди ночи.
Со странным для самой себя раздражением я ходила за Кеном по всему имению, перебирая в мозгу вежливые способы спросить, кому все это принадлежит. Это не был дом одинокого холостяка. Это был, черт побери, мой дом, и я должна была знать, кто тут живет!
Вся обстановка была такой же очаровательной и безупречной. Входная дверь открывалась в гостиную, направо шла лестница. Прямо виднелся вход в кухню. А слева гостиная была выкрашена в уютный серо-зеленоватый цвет. Выложенный камнем камин занимал почти всю дальнюю левую стену, центральный диван, обтянутый замшей бежевого цвета, казался уютной пухлой зефириной, окруженной современной мебелью кофейного цвета и никелевыми светильниками. На стенах висели эклектичная подборка картин (подлинников) и несколько чернильных набросков Эйфелевой башни.
