— Что за туйня?! — заорал тот.
Хляби небесные разверзлись, и хлынул адский ливень. Две секунды назад было еще терпимо, а тут бац! — и как из ведра. Ветер хлестал по щекам так, что не видно, куда идти. Время обеденное, но стало темно, как вечером, и деревья рвались в Космос: казалось, еще мгновение — и выдернет с корнями.
Активисты-пикетчики тут же разбежались, спасаясь от стихии, а Фрэнки случайно ступила на канализационную решетку, и у нее застрял каблук сапога. Она же оделась вызывающе, в короткую шерстяную тунику, дождевик и сапоги на шпильках. Макияж — «я у мамы косметичку сперла». Но сейчас глаза заливало дождем, а саму Фрэнки шатало из стороны в сторону.
Из полицейской машины, которая уже полчаса была припаркована на противоположной стороне дороги, выскочил обеспокоенный блюститель порядка, махая руками, приказывая уйти; не видел, что ли, что каблук застрял?!
— Почему стоим?! Бегом под крышу! Или тебя в отделение забрать, чтобы в себя пришла?! — отчитал он, подбежав. Куртка на нем надувалась парусом.
Фрэнки еще раз дернула ногой, ухватившись за рукав полицейского, но каблук не поддавался.
— Дурында! — злился тот, а разглядев наконец корень проблемы, наклонился, чтобы потянуть за сапог. В этот момент Фрэнки тоже приложила усилие — и с маху въехала бедолаге носком освобожденного сапога прямо между ног. — С-с-су-ка-а!
О Господи! Фрэнки не знала, как помочь, куда кинуться, но потом ее шарахнуло молнией воспоминания: задание! Оскорбить полицейского!
Обомлев от собственной гнусности, Фрэнки гаркнула что было сил в легких:
— Мудак!
— Че-го-о?! — тот даже выпрямился и перестал материться. Наверное, если бы погода была получше, то Франсуазу упекли бы за оскорбление представителя закона, но в эту самую минуту налетел вихрь, и зона видимости сузилась до сантиметров, ибо больно было открыть глаза. — Да ну тебя, бешеная!
И полицейский исчез, бросив Фрэнки одну. А ее сапог хоп! — и снова ткнулся каблуком в решетку, застряв на этот раз надежно, без шансов. Фрэнки сосредоточенно занялась вытаскиванием проклятого каблука, пока не ощутила, как над головой, едва-едва тронув макушку, пролетело нечто огромное, вроде билборда. Сдохнуть можно, трындец! В панике пришлось расстегнуть замок на сапоге и стащить обувку с ноги. Лучше быть босой, чем остаться без головы. Чтобы не хромать, Фрэнки сбросила и второй, и пошла напролом против ветра в тонких носках. Таксист давно уехал, вызвать нового вряд ли получится. Байк тоже остался запаркованным в «Константе»: в такую непогодь только дурак на мотоцикл сядет.
Вдруг Фрэнки подняло в воздух, и она забарахталась, подумав, что вот оно — у нее выросли крылья. Но над ухом заорал злой голос: «Не вырывайся, сумасшедшая!»
Это был Максим. Он явился в мягкой дутой куртке, и Фрэнки сразу почувствовала его тепло, а на душе стало спокойно. Странная реакция для добычи, которую Егерь пытается загнать. Надо бы испугаться, а Фрэнки улыбнулась, как будто радугу увидела на темном небе.
Максим промок в секунды. Он прижал Фрэнки к себе под бок и поволок в холл корпорации. Под козырьком к нему тут же подбежала охрана, и скоро Фрэнки с Максимом оказались в безопасности. Девушка дрожала, с нее стекали струи воды, но Егерь не дал времени отдышаться или отжать волосы.
— Давай быстрее, пока еще можно, — произнес он не имеющую смысла фразу, и Фрэнки послушно пошлепала следом. В лифт Фрэнки отказалась войти, разумно предусмотрев, что может рубануть электричество, но Максим с такой ненавистью на нее глянул, что она умолкла и последовала за своим спасителем. Они поднялись на двадцать восьмой этаж и вышли прямо на крышу. Оказалось, вертолет, пролетавший над зданием, принадлежал Езерским, и сейчас он стоял на площадке, дожидаясь их.
— Шеф, быстрее, еще минута — и не взлетим, — кричал пилот, и Максим приказал Фрэнки бежать быстрее. Они уселись на задние сиденья, и вертолет оторвался от земли. Минут пять-шесть — и они снова приземлились, и снова молча вошли в лифт. Пилот пожал Максиму руку и сказал:
— Ничего себе погодка! Вроде и ожидаешь, а каждый раз — как в первый раз. Шок чистой воды… Дождевой, вернее! — он посмеялся своей шутке.
Максим ничего не ответил, Фрэнки он тоже игнорировал. Дверь открылась, и троица вошла в пентхаус. Пилот в двух предложениях обсудил планы на вертолет и поспешно удалился: пояснил недоумевающей Фрэнки, что живет в соседнем доме; удобно.
Неудобно же было самой Франсуазе. Она стояла в мокрая, продрогшая, одежда неприятно липла к телу, а про макияж и говорить не хочется. Наверное, выглядит, как рыдающий Джокер. Она огляделась: просторная комната, современная. Без голов на стенах и без шкур, хотя мрачный камин имелся в наличии и требовал жертвенной шкуры белого медведя.
Что и требовалось доказать: Максим не настолько монстр, как ей пытались представить и как самой хотелось бы думать.
— Прими горячий душ, потом поговорим, — сухо сказал он, сбрасывая куртку, потом свитер… майку…
Ох, мамочки. Егерь был до того притягательный охотник, что хотелось броситься к нему в силки, лишь бы приласкал напоследок. Умеренно накачанная фигура, с татуировкой шаманского «браслета» на плече, который, конечно же, значил что-нибудь жутко модное, вроде отгона злых духов и Франсуаз Уваровых… А плечи! Спина — как у фитнес-тренера, и кожа влажная от дождя. Хочется подойти и обнять. Фрэнки сглотнула и, заставив себя отвернуться, сбросила красный дождевик.
— А где ванная?
Максим даже не повернулся к ней.
— Налево, прямо, потом направо.
Она кивнула, хотя он и не мог видеть, и побрела на экскурсию по жилищу Егеря. Стены — серебристые, мебель — бледных тонов, ничего лишнего. Да он педант! В ванной не было ни одной женской вещи…
…И тут Фрэнки прошибло холодным потом: о боже! У него же есть невеста!
Она застыла, глядя на себя в широкое зеркало на стене.
— Как я могла забыть, что у него невеста?!
Фрэнки об этом ни вчера, ни сегодня ни разу не вспомнила. А он и не напомнил! Бабник!
Живут они с невестой, однако, раздельно — либо это не дом Егеря, а место временной дислокации и он сюда приводит женщин, как на траходром. Благо вертолетная площадка есть.
Кошмар. Позор. Как ты могла, Фрэнки?
Это было ужасное чувство. Как будто совершила преступление в состоянии аффекта, а теперь одумалась. И хуже всего, что хотелось совершить преступление снова, но теперь-то мозг трезво мыслит и не оправдаешься забывчивостью.
— Я в аду…
Она разделась и вошла в просторную душевую кабину, включила воду и простояла под горячей водой минут десять, размышляя, как себя теперь вести.
Напомнить Максиму о невесте — значит, показать, что обижена. Глупо.
Не говорить о невесте и не подпускать его к себе — значит, подтвердить его теорию о заговоре. Мол, вчера было можно целоваться, потому что собиралась его втянуть в скандал с изнасилованием, а сегодня нельзя, ибо скандала не получилось.
