— Да.
Максим оттолкнулся ладонями от стены и отошел в сторону. Сунул руки в карманы брюк и посмотрел на пасмурное темное небо.
— Твоя сделка с моей матерью сорвалась. Можешь даже не пытаться.
На этот раз испуг кирпичом упал на голову. Как?! Откуда он все знает?! «Может, и мне пора становиться параноиком?»
— Откуда я знаю? У тебя свои секреты, у меня свои. Одно могу сказать наверняка: рейдерского захвата «Дола» не будет. Я проверю всех своих, кто продал вам акции, и учиню расправу. Потому что единственная вещь, которую я не способен понять, — это предательство. Кстати, моя фиктивная невеста спит с твоим отцом, представляешь? А меня еще моральным уродом считают.
Фрэнки не могла подобрать слов и избавиться от тисков, сдавивших сердце. Максим был слишком спокоен, он что-то для себя решил. И Фрэнки не выдержала, потому что оказалась слабее. Она прошептала, преодолевая жуткое волнение:
— Но я тебя не предавала. Мне никто не нужен, кроме тебя.
— Даже красавец Сайгон, первая любовь? Ты с ним планировала переспать? Судя по всему, это одно из условий контракта.
— Н-нет! Ты бредишь, какой Сайгон? Отец о нем заговорил, чтобы вывести тебя. Сайгон — друг и все. Я его никогда не любила, то было очень поверхностное чувство… Не собираюсь я с ним спать! Да я же готова была с тобой, здесь!..
Она подбежала к Максиму, собираясь обнять, но у него был до того ледяной предупреждающий взгляд, что она резко остановилась.
— Ты у меня девственность ни с кем не потеряешь, ни со мной, ни с другим. Чтобы у меня было доказательство твоей верности. Пока не наскучишь, ты — моя, сама ко мне пришла. Только попробуй пойти от меня налево, и я тебя убью.
— Зачем ты так? — срываясь с шепота на крик, произнесла Фрэнки. — Акции у твоей матери я собиралась купить, чтобы…
Максим подлетел к ней и, обхватив рукой затылок, второй зажал ей рот.
— Замолчи, иначе я за себя не ручаюсь. Пять минут назад мне было бы интересно тебя выслушать, а сейчас тошно. Думала поиграть во взрослую? Хорошо, я тебя научу. Ты у меня повзрослеешь и быстро.
Он убрал ладонь от ее рта и впился в него грубым поцелуем, больно кусая и показывая, что она для него теперь — вещь. Макс вел себя неадекватно, будто одурманенный, и никак не мог разорвать объятия.
— Завтра пришлешь мне свой контракт, — наконец прошептал он, тяжело дыша.
— Нет! — от ужаса, что Егерь мог бы прочесть весь тот бред, даже в жар бросило, несмотря на погоду.
Максим снова накрыл ее рот своим, лаская настойчиво, крепко сжимая ее подбородок пальцами.
— Я сказала нет! — прохрипела Фрэнки, вырвавшись.
— Смелая, да? — клокоча от гнева, с наигранной мягкостью спросил Максим. — Тогда давай так. До тридцать первого декабря будешь делать, что скажу. Либо я уничтожу все — «Константу», тебя и твою семью. Тебе дорога «Тара», да? Прекрасно, я ее куплю на аукционе, когда у вас ничего не останется.
Она в ужасе смотрела на Егеря и понимала, что он не в себе. Почему? Что именно так сильно его задело, что он бросает жуткие угрозы? Неужели он настолько дорожит «Долом», который рассыпается? Но ведь у них проблемы не столько из-за Сатаны, сколько из-за Екатерины и того, что их политика устарела. Это не отец уничтожает «Дол» — он сам умирает.
Так в чем причина такого поведения Максима? Неужели Фрэнки его действительно ранила, да еще и солью ревности посыпала? Эта призрачная мысль зажгла в заледеневшем от отчаяния сердце крохотную надежду; именно эта надежда и заставила Уварову не сбежать, а заговорить, хотя онемели губы.
— Ты оберегал свою мать и делал все, что она хотела. Так почему ты думаешь, что мой отец имеет на меня меньше влияния? Ты хоть представляешь, как страшно мне искать лазейки? Как тяжело врать ему?
— Что ж, определенно труднее, чем врать мне. Бабнику Егерю ты лапши на уши навешала только в путь. Молодец, правильно расставила приоритеты: семья превыше всего. Так и надо, Фрэнки. Учись и дальше пользоваться людьми, пригодится в бизнесе. От себя же прошу, чтобы ты уяснила: если узнаю, что с кем-то встречаешься, убью обоих. Просто повторяю для закрепления знания. Это не из-за контракта. Это — из-за меня. Мой пунктик.
— Максим… прошу, перестань себя так вести. Если я пойду с тобой прямо сейчас, бросив все, то это не докажет моих чувств к тебе. Это докажет только то, что я — тряпка. Дело не в том, что я поставила семью выше тебя. А в том, что я тебе не верю. И ты не веришь мне.
— Ну-у, у меня есть на то все основания.
— У меня тоже.
— И какие, например?
— Ты меня любишь?
Езерский осекся и хмыкнул. Он разом растерял весь пыл и неуверенно произнес, как обманщик, припертый к стенке:
— Что это за детский вопрос вообще…
Воцарилось тяжелое молчание.
— Я хотела купить акции твоей матери, чтобы мой отец не смог захватить «Дол». Да, сперва я думала обменять их на «Тару» и долю в «Константе», чтобы подстраховать свое будущее и будущее брата. Но все изменилось, я бы не стала предавать тебя, не стала бы участвовать в рейдерском захвате, — воспользовавшись паузой, пролепетала она… и прочла в глазах Максима сомнение. Да и как можно в такое поверить? Ведь если это правда, то не было причины ее скрывать.
Фрэнки повержено опустила голову и несколько мгновений следила за тем, как на подмерзающую землю падают крупные капли дождя.
Дождь… А она и не заметила, когда он начался.
Максим достал из внутреннего кармана блейзера фотографию.
— У твоего отца в кабинете под столешницей, справа, вот такая наклейка. Она мне нужна.
— Это что… «жучок»?
Ну конечно, ему удалось установить прослушку! «А меня он тоже прослушивает?» Фрэнки повела плечами, избавляясь от этой жуткой мысли.
— Это то, что мне нужно, — подчеркивая каждое слово, ответил Максим и достал странный на вид магнит, ту самую безделицу, которую взял в машине. — Вот этим ты сможешь легко снять «стикер». Если отдашь наклейку отцу, вам всем конец. И лучше бы ты поверила сейчас моим словам.
Она склонила голову и, зажмурившись, горько усмехнулась.
— А ты настоящий джентльмен, знаешь, как обращаться с девушкой.
— Ироничной вдруг стала? Молодец. Но сегодня у меня уже передозировка тобой. Завтра позвоню.
Он развернулся, чтобы уйти, а Фрэнки стояла с огромной дырой в душе и продолжала едва заметно улыбаться, чтобы не сорваться в истерику. Но надежда горела искрой, и Фрэнки окликнула Максима, потому что… Не важно почему. Она просто не могла его потерять, боялась, что порвется призрачная, хрупкая связь между ними. Опыт прошедших дней толкал на отчаянный шаг, и Фрэнки пошла на риск. Крайности — ее стихия, в конце концов.
— Так ты меня любишь? Да или нет? — крикнула она.