Максим даже не остановился.
— Давай поспорим! — не сдавалась она и пошла следом. — Ты признаешься мне в любви еще до Нового года, а потом встанешь на колени и извинишься за то, что не верил мне! Отец согласился на перемирие, но я говорю нет! И ты либо струсишь сейчас, либо примешь вызов.
— Не переоценивай себя, солнце, — насмешливо сказал Максим, остановившись у своей машины. — Ты мне никто, чтобы доказывать тебе что-либо.
— А ты докажи себе, а не мне. Оно ведь между нами — это ощущение, что мы созданы друг для друга. Тебя оно тоже терзает, я права? Если нет, значит, ты мне все это время врал и ты — обычный бабник. И не было никакой магии.
— А ее и не было. Случилась химия, но это лечится. Ты просто «одна из».
— Разве?
Он стоял, засунув руки в карманы брюк, хмуро глядя на Фрэнки, полуобернувшись. Потом на его лице появилось знакомое насмешливое выражение.
— Детка, ты не с тем собираешься тягаться.
— Так ты согласен?
— Мне все равно… Почему бы и нет. Всегда мечтал поставить тебя на место.
Фрэнки не сдержала мимолетную улыбку: он о ней мечтал, пусть и в негативной окраске.
— Но если проиграешь, то будешь принадлежать мне, пока не выброшу.
После этих слов Максима улыбку как ластиком стерло. Но идти на попятную Фрэнки и не думала. Если они с Егерем решат к концу месяца, что у них нет будущего, то вряд ли он вообще захочет ее видеть, а тем более в качестве любовницы. Он это специально говорит сейчас, чтобы задеть побольнее.
— Тогда у меня условие. На время спора мы — два свободных человека; я не твоя вещь и не обязана выполнять приказы. Завтра я заберу для тебя «жучок», но на этом все, мы ничего друг другу не должны… до боя курантов в новогоднюю ночь.
Фрэнки подошла к Максиму и протянула ему руку. Он долго на нее смотрел, но в итоге пожал, погладив большим пальцем влажную от дождя, холодную кожу, а потом «разбил» спор.
— Это будет даже забавно, — задумчиво сказал он и, накинув на плечи Фрэнки свое черное пальто, уехал, не прощаясь.
Глава 19
Продрогшая до костей, изможденная, Фрэнки побрела в дом, кутаясь в одежку Максима и вдыхая знакомый аромат его туалетной воды.
— Как обстоят наши дела? — голос отца показался чужим, неизвестным. Она даже не сразу осознала, о чем именно он спрашивает.
— Все отлично. Мы заключили перемирие и скрепили договор страстными объятиями.
Впервые в жизни Фрэнки наблюдала, как отец смутился. Только что он стоял в укромном месте, скрытый мраком холла, словно образ из фильмов Хичкока, а тут вдруг вышел на свет и оказался обычным смущенным родителем.
— Ну… подробностей такого рода мне не нужно.
— Почему же. Максим очень требовательный, мне приходится держать дистанцию, чтобы утихомирить его. Как с овчаркой общаюсь. Приласкала — и кинула палку, чтоб отбежал подальше.
— Фрэнки, перестань. Не утрируй. — У отца был странный голос в момент неловкости. Надтреснутый, с глупым смешком. Вот оно как бывает, оказывается… А папа, кстати, и не такой высокий, как всегда думалось. Метр семьдесят пять, не больше. Его аура обычно вытягивала рост до двух метров, как у жуткой тени на стене. Но сейчас Сатана казался обычным… человеком. Таким же уставшим, как и сама Фрэнки.
— Пап, я для тебя — только вещь?
— Нет, что ты такое несешь? Сдурела, дочь. Следуй контракту — и станешь законной наследницей. А теперь марш спать.
И он хоть и неспешным шагом, но сбежал из холла.
С ума сойти. Оказывается, проговаривать мысли вслух, в лицо собеседнику очень полезно, и с каждым разом все меньше страха.
На негнущихся ногах Фрэнки поднялась к себе и направилась прямиком в горячий душ, подставив лицо под воду и смывая с себя напряжение.
Она чувствовала, что не победила в жуткой перепалке с Максимом, но и не проиграла, и это было самое главное. Фрэнки впервые в жизни влюбилась и была готова бороться за свет, озаривший жизнь. Осталось выиграть последнюю битву, не потеряв себя.
Было стыдно осознавать, что Максим все слышал — весь тот кошмарный разговор с отцом во вторник. Наверное, Максу было больно. Она ведь столько гадостей о нем наговорила. А каково ему знать, что окружен предателями, продавшими акции «Дола»? Да еще и Верочка оказалась любовницей Сатаны! Как такое вообще возможно?!
Максим сумасшедший, если решил, будто Фрэнки выбрала Сатану, а не его. Ведь дело совсем не в этом. Просто сначала нужно научиться верить друг другу, а уже потом нырять в омут с головой. Вернее, в глубине души она готова была поверить в чувства Максима даже сейчас, после всех оскорблений — лишь бы он признался в любви. Но в то же время она опасалась выйти из одной тюрьмы — и угодить в другую, где ей снова будут ставить кучу условий и ожидать невозможного.
Поэтому Фрэнки, вместо того чтобы паковать чемоданы и бежать за Егерем, собиралась завершить контракт стервы. Дела нужно доводить до конца, как выразилась госпожа Езерская. Пока что контракт помогал обрести независимость, и останавливаться было рановато: Фрэнки только-только вошла в азарт. А теперь этот ценный документ, составленный психами, поможет и в завоевании Максима Езерского, ведь там хранились его расписание до Нового года, приглашения на все его мероприятия. Какая ирония! Вот бы отцу об этом рассказать. Он бы лопнул от злости.
Фрэнки интуитивно понимала, что только-только пробудилась как личность и пока стоит на неокрепших ногах, пытаясь понять себя и мир вокруг. Более того, она оказалась меж двух «таранов». С одной стороны — отец, способный растоптать своих детей. С другой — Максим, способный растоптать девичье сердце. Как удержаться на натянутом канате между ними и не рухнуть в пропасть?
Фрэнки подсушила волосы, нанесла на кожу увлажняющий крем, чтобы не постареть раньше времени от постоянного стресса, надела плюшевую пижаму и достала из полки контракт стервы. Она решила завершить его на своих условиях: вычеркнуть то, что делать вообще не собиралась и подчеркнуть то, что сделать будет полезно. Чем больше в девушке появлялось уверенности, тем легче было принимать решения. Но унывать в одиночестве было скучно, и Фрэнки отправилась в комнату к Роберту.
Брат не спал, а сидел на широком подоконнике и играл на акустической гитаре, подбирая мотив. Он выглядел совсем взрослым, серьезным. Фрэнки всегда пыталась оградить его от проблем, а сейчас впервые подумала, что Роберт вырос и скоро перестанет нуждаться в сестринской защите. Еще полгода — и он уйдет на вольные хлеба.
Сейчас странно было вспоминать, как в кабинете у отца боялась за судьбу Роберта, решаясь подписать контракт стервы. Всего неделя миновала, а судьба брата уже определилась. Как быстро все меняется. Сама Фрэнки тоже успела повзрослеть. Не зря говорят, что в экстремальной ситуации с человека спадает шелуха. Это как победить боязнь воды: нырнул к самому дну — и понял, что жив. Так и Фрэнки вдруг прозрела. Она боялась обидеть чувства других людей, но с чего она взяла, что все вокруг настолько обидчивые? Где ее вера в людей, в то, что они, как и она сама, способны на понимание и сострадание? Это немного тщеславно с ее стороны — обращаться со взрослыми людьми, как будто они дети. Разумный человек поймет причину отказа. Только такие, как Света, устраивают разборки, заслышав слово «нет». Но разве Фрэнки живет для удовлетворения чужих хотелок?
