— Ну что, познакомимся, наконец, — процедил Максим.
* * *
— Шеф, я так больше не могу. Я уволюсь, если не откроете.
— Родная моя, сгинь! И не шантажируй.
Максим глянул на наручные часы: 16:02. Было воскресенье, стемнело уже, а помощница стояла за дверью на вахте, как солдат. Лана какого-то лешего приперлась на работу вчера, в субботу, с утра: отчеты забыла отправить — и догадалась, что Максим провел ночь в своем кабинете. К тому времени он прикончил бутылку кока-колы, стакан коньяка и десять глав из Ирвина Шоу. Запереться он не додумался, потому Лана его и обнаружила. И, конечно же, увидела, во что превратился кабинет: живого места нет.
— Ланочка, лучше кабинет, чем люди, — рассудил Максим. Он приехал в пятницу вечером в «Дол» прямо из «Тары» и разгромил свой офис, чтобы не сдохнуть от потребности натворить зла в мировом масштабе. В моменты, когда требовалось выпустить ярость, Максим посещал любительский боксерский ринг, но в пятницу вечером в мозгу будто замыкание произошло, и находиться рядом с людьми было опасно. Он должен был успокоиться, прежде чем выйти на свет.
Лана не оценила ущерб, нанесенный рабочему месту, и принялась ныть.
Пришлось выставить помощницу и закрыть дверь на замок изнутри. Но Ланочка не какая-то там безответственная фифа, она вернулась после обеда и принесла еды.
— Шеф, ну хоть бутербродик съешьте. Откройте двери, а?
Максим забрал съестное и снова заперся. Лана пришла и сегодня, в воскресенье, вот же настырная! С утра просто проверила, жив ли он, а после обеда, часа в два, стала реветь под дверью.
— Я вашей матери позвонила.
— Зря.
— Она приедет сейчас.
— Да на здоровье. Лана, душа моя, ну уйди ты! Прошу по-человечески.
— Нет, шеф, не могу. Вдруг вы с собой что-нибудь сделаете.
— А как ты узнаешь? Ты же за дверью.
— А я почувствую. У меня интуиция.
Максим улегся обратно на сломанный диван и принялся читать третью за выходные книгу. Алкоголем он не злоупотребил: пил только для того чтобы уснуть, ибо не существовало для него слаще запоя, чем книжный. Максим уходил мыслями в другие миры, влезал в проблемы героев и переставал отвлекаться на насущные проблемы. Но стоило перестать читать, как сразу в мыслях возникал образ Фрэнки, целующей вьетнамца на фотках, а потом — как они нежно обнимались у ворот. Сайгон, ее первая любовь, друг, который ради нее готов раздеться по первому требованию…
И все — глаза наливались кровью, хотелось учинить массовую трагедию.
Максим понимал, что нужно дать Фрэнки возможность объясниться. Мало ли, что у девчонки в голове сейчас творится. За прошлую неделю они вдвоем такого наворотили, что трезвому не осознать. В конце концов, она — просто девчонка, которая, как и он, запуталась.
Однако для того, чтобы снова заговорить с Фрэнки, сначала нужно успокоить нервы. Ибо если наговорить лишнего, то нечего будет уже спасать, не останется отношений. Максим хорошо помнил жуткие разборки, которые устроил с Соней несколько лет назад, и то, как потом едва не помер, утопившись в алкоголе. Тогда только благодаря Летову выбрался из тлена. Повторять тот опыт не хотелось: на этот раз будет гораздо хуже, потому что теперь — настоящее, любовь. И если они с Фрэнки расстанутся врагами, то Егерь превратится в законченного циника и станет Сатаной.
Потому Максим читал на завтрак, обед и ужин. Закусывал бутербродами с сыром и ветчиной, которые принесла Лана.
В кабинете имелись библиотека, ванная, гардеробная и встроенный холодильник (пустой, правда, зато питья там хранилось в избытке) — можно жить веками. Даже ароматические свечи были, подарок матери. Аромат убойный, как будто вишни ядерным топливом начинили.
Максим снял очки, потер глаза и отложил том Джо Аберкромби, которого дочитал бегло, по диагонали — стало скучно. Но стоило откинуть голову на подлокотник дивана, как сразу раздался звонок.
— Привет, дружище, как делищи? — бодро поинтересовался Летов.
— Пошел ты. Придурок. Засунь свой метод знаешь куда?! Он ни хрена не работает, только испоганил то, что еще живо было.
Данила удивился.
— А в деталях можно?
— Ну, допустим. Я сделал предложение Соне на открытии Недели, Фрэнки сходу поверила. Пришлось догонять и чуть ли не в ноги падать, чтобы она меня выслушала. Потом… Оставил свой номер телефона ее подруге, та пришла, разделась. Я сфоткал, отправил сообщение своей Уваровой — она поверила. Уехал в Астану, меня там чуть не пристрелили, а она даже не потрудилась узнать, как у меня дела. Прислала мерзкие, отвратительные фотки, на которых ее лапает уродливый байкер. Она с этим вьетнамцем — везде. Такое чувство, что они живут вместе… Слушай, а может, они живут вместе?! — Максим даже с дивана поднялся от такого жуткого предположения.
Летов долго молчал, подумалось даже, что связь прервалась.
— Знаешь, — с холодом в голосе наконец отозвался друг, — я ведь думал, что ты психически здоровый человек. Мой метод — он же для здоровых, понимаешь? Ты рехнулся, что ли?! Какие фотки, какие подруги и номерки?! Ты Соне предложение сделал?! Точно, я же читал… блин, подумал, сплетни, как обычно. Мудила ты, Макс. Метод — он же про слова, чтобы они меньше значили. Ты зачем сюда поступки приплел?! Если твоя Уварова с тобой после всего заговорит, то она, наверное, тоже психичка и помешалась на тебе.
— Погоди, брателла. Что-то я не понял.
— А ты и не поймешь, — с насмешливым ужасом ответил Летов. — Ты пока не вылечишься, то не поймешь! Ты мой метод не оскорбляй, понял? Он, конечно, не проработан, но ты спьяну в суть вообще не вник. Ты… трындец, товарищи. Заколачивайте гроб, выдувайте заупокойный мотив из трубы.
Максим присел на край стола, который так и не смог сдвинуть с места, и потянулся к пачке сигарет.
— Так ты только про слова говорил? В смысле — слова, без практических обманок?
— Да, да! Дошло, слав-те-господи!
— Твою ма-а-ть… — Максим щелкнул зажигалкой, подкуривая, и глубоко затянулся. — Я у тебя советов больше в жизни просить не стану.
— А я тебе больше ничего и не посоветую, ты же больной на всю голову.
— Я не больной, а ответственный. К методу конструктивно подошел.
— Дебильно ты к нему подошел. Девчонка там в осадок выпала, наверное.
— Не знаю. Я с ней с понедельника не виделся.
— Не удивительно.
— Ну ладно, Дань, не причитай. Разберусь.
— Если она тебя простит, то это выше моего понимания.
— Меня всегда прощают, — неуверенно пробормотал Максим и отключил звонок.
Но подумать о том, как жить дальше, ему не дали, потому что явилась мать. Егерь не впустил ее в кабинет и послал домой: воскресенье все-таки, а у нее муж, кот, три добермана. Всех кормить — не накормить. Когда Максим выбросил в окно пустую пачку из-под сигарет со словами: «Оставь меня, Екатерина, царица-мать! Я открыл окно и готов нанести себе ущерб!» — мама вынуждена была уйти.
