– Че ни хрена не умею… Я штукатурить умею… в зоне научился. И красить. На пилораме работал.
– Пойдешь работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь честные деньги и не слышать больше о колонии?
– А кто меня возьмет? Я пытался…
– Возьмет! Мое слово! И еще мое тебе слово, что о нашем разговоре никто не узнает. Кто сейчас промышляет художественными ценностями в Москве? Мне нужны те, кто интересуется государственными и военными наградами, различными знаками отличия и другими побрякушками, имеющими историческую ценность. Подумай!
– Не могу я думать, у меня мотор сейчас встанет. Наорали на меня с утра, как обухом по голове, а вчера чуть не литр высосал. Хреново мне, начальник!
Крячко взял с пола бутылку, поднялся с кресла и подошел к Пашутину, у которого аж глаза загорелись, когда он увидел водку. Протянув ему бутылку, Стас подождал, пока тот сделает несколько глотков, потом отнял бутылку и вернулся в кресло.
– Начальник, ну дай еще! Ей-богу, все скажу… ты мне здоровье поправь, и я весь твой.
– Начинай, а я посмотрю, стоит ли, – ставя на пол бутылку, ответил Стас. – Ты мне не пьяный нужен, а правдивый. Сопли распустишь, и что мне с тобой делать?
Пашутин вытер рот тыльной стороной руки, дотянулся до мятой пачки сигарет на полу и закурил. Крячко ждал. Уголовник затянулся с наслаждением и выпустил дым изо рта, тактично направляя его в сторону от гостя. Глаза у Паштета оживились, щеки порозовели, даже голос изменился.
– Я не при делах, начальник, – говорил уголовник. – Живу тихо, мне много не надо. Что пью, так это кореша приходят. Одному баба дома не дает пить, другой компанию ищет. Всяко у людей бывает, тут по-человечески надо. Я и сам когда копейку заработаю. Кому мебель таскать во время переезда, кому огород перекопать. А с Уголовным кодексом я сейчас в ладу, тут ты на меня не тяни. Да и не вижусь я ни с кем. Многие поняли, что я в завязке, и перестали предлагать. У нас ведь дело добровольное.
– Знаю я, какое оно у вас добровольное, – усмехнулся Крячко. – Изучил ваше общество. Ты на вопрос отвечай, а не философствуй. Тоже мне, Сенека нашелся!
– Да никого сейчас в Москве и нет, – чуть подумав, ответил Пашутин. – Вихор сидит, Корень, говорят, сидит. Никто сейчас орденами и не занимается серьезно. Так, может, мелюзга какая, пацаны шебуршат втихую.
– А Лыжа?
– Лыжа? – Паштет удивленно посмотрел на сыщика. – Не, Лыжа совсем спился. Если бы на наркоту сел, то пошел бы снова на дело, а так… Лыжа – алкоголик, он больше не вор. Не верят ему серьезные блатные, может спалить всех. Тут ведь и рука твердая нужна, и глаз верный. А что спросу с человека, если у него и руки трясутся постоянно, и глаза мутные, как у коровы. Не, вам если про Лыжу кто и будет петь, вы не верьте. Это кто-то сам отмазаться пытается и на него валит. Лыжа – конченый человек. Да и печень у него всегда больная была. Подохнет он скоро. Вы мне еще чуток дайте на язык, у меня голова уже проясняется, может, еще чего надумаю.
– Ну ты и жучара! – засмеялся Стас, поднял с пола бутылку и бросил ее Пашутину.
Тот поймал ловко и уверенно. Сразу видно, что человек действительно «поправил здоровье». Сыщик наблюдал, как его собеседник приложился к бутылке, в несколько глотков выпил остатки водки, крякнув, прижал тыльную сторону ладони ко рту, чуть подышал, а потом снова затянулся сигаретой. Крячко ждал, пока подействует очередная доза алкоголя. Вот у Паштета и глаза заслезились, он повел влажным довольным взглядом по комнате и притворно вздохнул:
– Беспорядок у меня. Это все от неустроенности жизни. Вот отлежусь после вчерашнего, пивком побалуюсь, а вечером и уборкой займусь. Ведь человеку что в жизни нужно? Думаете, развлечений, услады всякой? Не, это только когда с наскока спрашивают, то все отвечают, что сладко есть и сладко пить хочется. Или бабу потискать. А если глубоко копнуть в человека, то всем одно нужно – чтобы покой на душе был. Не терзалось чтобы внутри, вот я вам как скажу. Это надо через зону пройти, чтобы понять, что нужнее. Дружки, они ведь для веселья хороши, а для покоя – дом, телевизор да бутылочка в холодильнике на вечер. И чтобы не спешить никуда, не ждать никого. Вас вот не бояться, что придете и за химок возьмете. Покой нужен человеку.
– Тебе сколько лет-то, Пашутин? – внимательно глядя на уголовника, спросил Крячко. – Не рано про покой стал песни петь? Или припекло где? Ну-ка, колись! Кто к тебе приходил?
Пашутин затушил окурок в консервной банке, и по комнате сразу распространился запах кильки. Он начал хлопать себя по карманам, по одеялу, потом с кряхтением нагнулся и поднял с пола сигареты. Прикуривал он тоже подозрительно долго, спички ломал. Крячко ждал. Наконец Пашутин все же поднял глаза на гостя и заговорил глухим голосом:
– Это… Холера появился в городе. Ко мне пришел два дня назад, сидел, вынюхивал. Ничего не предлагал, не расспрашивал, а только смотрел так, как будто нутро мое насквозь видел. Страшно, начальник! Двое суток пью, взгляд его забыть не могу. Чего он приходил-то? Вроде в корешах мы с ним не ходили никогда.
– Холера? – удивленно поднял брови Крячко. – Это Коля Вяхирев, что ли?
– Ну! Он и есть…
– Ты не понял, чего он хотел от тебя?
– Неа, – убежденно помотал головой из стороны в сторону Паштет. – Он не сказал. Но смотрел на меня так, будто прикидывал, на что я способен. Хитрый он, про него все говорят, что людей насквозь видит, и все под его дудку пляшут. Умеет он себя поставить. И бояться себя умеет заставить. Он ведь… крови не боится, ему на мокрое пойти, что плюнуть с балкона.
– Ну-ка, что конкретно знаешь? – грозно спросил Крячко.
– Он полгода назад сам Фазана завалил. Своими руками. На перо поставил его, а потом сказал, что так будет со всеми, кому он не верит. А если он мне не верит? А ведь уже мог лежать здесь вот на полу… в крови…
– Ты уже лежал тут на полу, когда я пришел, – напомнил Стас. – Не бойся, теперь ты под моей защитой. Я доброе помню и не бросаю тех, кто мне верит. Что еще про Холеру знаешь?
– В прошлом году он Француза вместе с машиной сжег. Говорят, живьем. Не поделили они что-то, он с ним и разобрался. Вроде Француз его хотел пришить, но Холера первым успел. Он всегда успевает, потому и в шоколаде.
– Последние дела Холеры знаешь?
– Знал бы, не сидел бы здесь, – проворчал Паштет. – Слыхал только так, может, треп был, что он ювелирную мастерскую в Дмитрове взял. А еще коллекцию каких-то чешских орденов, наград исторических. Скандал был. Хвалился, что это он. У него покупатель есть, хорошо платит. Без этого бесполезняк и дергаться даже. Цацок на руках много, а сдать некуда. Готовит он что-то, начальник, прицеливается куда-то.
– Покашливает при разговоре? – неожиданно спросил Крячко.
– Кто? Холера? Не, вроде не замечал, а хотя… кто его знает, я же пьяный был.
– Где Холера обитает?
– Адреса не знаю, говорят, что где-то в Марфино вроде частенько видят. Вы это, попробуйте его поискать по кабакам. Он сам-то особо не пьет, но под этим делом многих на крючок сажает. Кому дозу одолжит, кому бабок, кому делом поможет, разберется, где надо, или слово замолвит. А потом человек вроде как ему и должен. Там кабачок один есть, то ли «Медвежий угол», то ли «Медвежья берлога».
