После простой, но сытной трапезы, сестра Агата пришла за Эмильенной, чтобы проводить ее к матери-настоятельнице для знакомства и беседы. Следуя за сестрой Агатой, Эмили отметила, что внутри монастыря царит такой же порядок и гармония, как и во дворе. На всем чувствовался отпечаток заботливых рук сестер. Приемная аббатисы одновременно отражала скромность и тонкий вкус хозяйки. Сама же настоятельница была женщиной лет пятидесяти или немного старше, со внешностью скорее величавой, нежели красивой. Лицо ее с умными и выразительными карими глазами излучало доброжелательность и, в то же время, было исполнено достоинства.
– Проходи, дочь моя – приветствовала аббатиса Эмильену, застывшую у дверей. – Можешь звать меня – мать Луция. Сестра Беата рассказала мне о тебе. Ты должна знать, что можешь оставаться под кровом святой Фелиции столько, сколько пожелаешь. Мы никогда не выдадим тебя твоим преследователям, сколь бы могущественны они ни были, даже если ради этого нам придется выдержать осаду или штурм, – настоятельница произнесла последнюю фразу нарочито беззаботным тоном, чтобы слова могли сойти за шутку, но по ее лицу было видно, что женщина не исключает подобной возможности. – Наш монастырь рад оказать приют и покровительство девушке из столь достойного семейства…
– Мать Луция, – неожиданно прервала настоятельницу Эмили. Она говорила не поднимая взгляда, тихо, но уверенно. – Могу ли я надеяться, что найду в вашей обители больше, чем временный приют?
−
Что ты имеешь в виду, дитя мое?
– Я хотела бы стать монахиней и вступить в ваш орден, – мысль уйти от мира и остаться в монастыре посетила девушку лишь несколько часов назад, однако, за это короткое время Эмильенна настолько утвердилась в своем решении, что сейчас пребывала в уверенности, что давно хотела этого, только не отдавала себе в том отчета.
– Не обижайся, дочь моя, – после некоторого молчания произнесла мать Луция. – Мне кажется, что твое решение чересчур поспешно. И оно скорее свидетельствует о горестях, которые тебе пришлось пережить и о разочаровании в мире – таком, каков он сейчас, чем об истинном призвании и стремлении служить Господу нашему.
– Но почему вы так думаете? – вскинулась Эмили, на миг позабыв о почтительности. – Вы ведь совсем не знаете меня!
– Зато я знаю людей, – мать-настоятельница отвечала спокойно и доброжелательно, ничуть не задетая порывом девушки, в глазах ее светилось понимание и еще печаль. – И знаю, что творится сейчас в мире. Думаешь, ты первая, кто желает скрыться за этими стенами от кошмара, царящего вокруг? Я готова укрывать гонимых, кормить голодных, давать приют обездоленным. Но я не готова объявить всех несчастных Христовыми невестами. Уйти от мира, еще не значит прийти к Богу. Служение Господу должно быть непреодолимой потребностью и радостью, а не попыткой заглушить боль и залатать раны в душе.
Эмильенна молчала, слушая аббатису. Ей нечего было возразить на эти мудрые слова, основанные на глубоком знании людской природы.
– Ты потеряла родителей, дитя мое? – участливо спросила мать Луция, пытаясь докопаться до причин, побуждающих столь юное и прекрасное создание отказаться от мирской жизни.
– Мои родители живы! – поспешно возразила Эмильенна, напуганная даже предположением подобного. – По крайней мере, я верю в это, и молю Господа об их здравии и благополучии. Они далеко и, надеюсь, им ничего не грозит, кроме тревог обо мне. Мои дядя и тетя попали в тюрьму и были в большой опасности, но… один человек сумел помочь им, – при воспоминании о Ламерти, Эмили, против воли своей, смутилась и вспыхнула.
Замешательство гостьи не ускользнуло от аббатисы.
- Тогда, возможно, ты потеряла того, кого любила? – мягкий голос настоятельницы был исполнен сочувствия.
– Нет, это не так! Я никого не любила! – в голосе девушки слышалось возмущение подобным предположением. Но, несмотря на искренность ответа, воображение тут же нарисовало перед ее внутренним взором Армана де Ламерти – его холодные серо-голубые глаза, красивые, сильные руки, и главное, эту вечную презрительную усмешку, не сходящую с аристократического лица.
Эмильенна тут же отогнала непрошеное видение, напомнив себе, какую роль играл молодой человек в ее жизни и кем она была для него. Нет, конечно же, она не чувствует и не может чувствовать к нему, ничего кроме сожаления о его горькой участи, впрочем, он сам выбрал путь, который привел его к столь печальному итогу.
– Что ж, – промолвила тем временем настоятельница, как бы подводя итог беседе. – У тебя было немало других причин, побудивших тебя искать пристанища в монастырских стенах.
– Значит, я не могу рассчитывать вступить в орден? – печально спросила Эмильенна, заранее смирившись с отказом.
– Отчего же? – мать Луция улыбнулась. – Я не дала поспешного согласия, но и не отказала. Если ты пройдешь срок послушничества и останешься тверда в своем решении, если в сердце твоем будет гореть огонь веры и любви ко Христу, тогда я и все сестры будем рады принять тебя в наш орден, нашу обитель и ты сможешь остаться с нами навсегда.
Конец второй части
Часть третья.
Глава тридцать первая.
Проскакав бешеным галопом по улицам Суарсона, Арман направил коня в сторону противоположную той, куда отправилась Эмильенна. Совершенно не к чему наводить погоню на ее след. Если ему удастся благополучно выпутаться, он спокойно отправится в монастырь и заберет оттуда мадемуазель де Ноалье. Главное, дать девушке шанс добраться до аббатства, а для этого нужно отвлечь преследователей и увести их как можно дальше. Впрочем, эта задача не представлялась Арману чересчур сложной. Он, как никто, знал здешние места. Даже жители Суарсона вряд ли так хорошо изучили окрестности. Мало кто из них мог позволить себе роскошь ежедневных конных прогулок, а те немногие что могли, явно не входили в число ополченцев или служителей комендатуры. Про представителей парижского трибунала и говорить нечего. Но даже тот факт, что они были здесь совсем чужими не играл никакой роли, поскольку к моменту бегства Ламерти на месте был лишь один из них, да и тому пришлось пожертвовать беглецу своего коня. Вообще же с лошадьми в комендатуре дела обстояли не очень хорошо, а скорее из рук вон плохо. Лошадка, которой, несмотря на угрызения совести, воспользовалась Эмильенна была практически единственным животным пригодным для верховой езды. Кроме нее имелась еще пара гужевых коняг, которых запрягали в телеги. Сегодня, впервые за многие годы этим престарелым животным выпала честь везти на себе всадников. Однако не похоже было, что они оценили оказанное им доверие. Несмотря на нещадные удары кнута, лошаденки трусили неспешно, и при этом все равно быстро уставали.
Немудрено, что при таких преследователях Ламерти удалось быстро скрыться. Он направил своего коня, который оказался весьма неплохим скакуном, к небольшой усадьбе, граничившей на севере с Монси. Владения принадлежали одному из его бывших приятелей. Если Винсент де Вирнэ будет дома, Арман рассчитывал воспользоваться гостеприимством соседа, помня что в юности тот до беспамятства восхищался им, и был готов оказать любую услугу и участвовать в любой афере, лишь бы заслужить одобрение блестящего де Ламерти. Если же усадьба окажется пустой, что более вероятно, то Арман сможет укрыться там. Так будет даже лучше. Во-первых, не надо просить никого об услуге, во-вторых, куда меньше риск, что его могут выдать преследователям. О том, что своим присутствием он подвергнет опасности Винсента и его домашних, Ламерти даже не задумался.
