— Еще раз так сделаешь, я тебе руку сломаю, — ответили оттуда, — Иди, своих бабушек окучивай. Еще раз увижу твою визитку под моим дворником — пеняй на себя.
Дверь открылась, и оттуда вышел мужчина в капюшоне, открывая черный зонт. Интересно, а на моих похоронах зонты будут какого цвета? Господи, о чем я только думаю. А ведь картина вырисовывается мрачная. Этот старый пень отправил меня домой, я тут умерла и вуаля! Драгоценной Академии ничего не угрожает! Но пусть не расслабляется. Я его и с того света достану.
Тем временем Николай Николаевич, рассержено, словно трактор, прямиком по лужам, не разбирая дороги, пошел к своему катафалку и стал «тулить» его возле детской площадки. Родители всегда были возмущены этим фактом, ибо им каждый раз приходилось объяснять деткам, почему «бибика»- черная, и кого в ней катают. После объяснений дети сразу начинали играть «в похороны» и рыть ямки по всей песочнице, с замиранием сердца присматриваясь к перебегающим через дорогу кошкам и собакам. Какой удар по неокрепшей детской психике!
Николай Николаевич сдался. Отступил. Мой труп ему не достался. Какая жалость! Не по-соседски как-то получилось. Он мне несколько лет подряд визитку свою совал в почтовый ящик, а я оказалась тварью неблагодарной. Отказалась у него хорониться.
Мужчина внизу открыл багажник, отодвинул в сторону венки, сложив стопку виньеток, достал из недр похоронной атрибутики два черных пакета. Хлопнула крышка багажника, пикнула сигнализация. Дверь в мой подъезд открылась и тут же закрылась.
Дождь лил, как из ведра.
Я вцепилась в перила, словно пытаясь их вырвать. Любимый… Как ты там? Я так по тебе скучаю… Черт возьми, если бы ты знал! Надеюсь, что этот старый пень не убил тебя. Губы мои задрожали, я снова заплакала. Если Асфард жив, то он найдет способ меня вернуть. Для него нет ничего невозможного. Я уверена, она найдет способ. Спокойно, холодно, маниакально, последовательно он будет искать этот способ, а когда все получится, я вернусь в опостылевшие стены волшебной альма- матер. И вот тогда, кое-кто узнает, что чудовищами не рождаются. Ими становятся. И мы стали чудовищами не по собственному желанию, а по вине Академии. Мы все продумаем, все просчитаем и отправим этого бесчувственного старикана туда, откуда он уже никогда не вернется!
Эта мысль, сознаться честно, немного меня успокоила и приободрила. Я встала, вытерла слезы, открыла дверь балкона и обессиленно рухнула на диван, укрывшись простыней с головой. Я рыдала, сжимая кулаки от бессильной злобы на старого пердуна, у которого рука не дрогнула разлучить меня с самым дорогим человеком. Он же все прекрасно видел! Но нет! Ради этой Академии! Ради магии! Ради будущего! Как обычно…
Дверь в квартиру открылась. В комнате послышались шаги. На меня сверху что-то упало. Фу! Как некрасиво! Если я умерла, то это повод бросать в меня вещи.
— Ника! — раздался голос, — Ты до сих пор обижаешься? Может, хватит изображать труп. Я понимаю, что дизайнер ошибся со шрифтом и буква «а» похожа на «и», но это не повод прикидываться мертвой. Он уже получил по голове за такое. Обещал все исправить.
Я почувствовала, как мое сердце разрывается, как слезы начинают бежать по щекам с утроенной силой, как нос просто отказывается дышать, передавая свои прямые обязанности приоткрытому рту. Скажите, что это — не сон!
— Ника, давай договоримся так. Когда ты обижаешься, ты не отключаешь телефон. Я два часа не мог до тебя дозвониться! — раздался голос, от которого из моей груди стали вырываться глухие рыдания.
Я лежала и плакала, чувствуя, как мое сердце бешено колотится о ребра. Не дай бог, это — слуховые галлюцинации! Может быть, мне померещилось? Мало ли? Люди от горя часто сходят с ума! Может, я слышу то, что хочу услышать больше всего на свете?
— Так, все, прекращай… — простыня с моей головы стала медленно сползать. Я плохо видела все происходящее из-за пелены слез. Я не хочу вылезать. А вдруг это
— сон?
— Ника, ну, может, хватит, а? Был бы повод, обида найдется. В этом вся ты… Вылезай, — раздался голос, а перед глазами стали вырисовываться любимые черты лица. Я бросилась ему на шею, захлебываясь рыданиями.
— Ну все… Не плачь, Ника, визитки переделают… Не плачь… Все, давай, успокаивайся… Давай, тут где-то, — рука стала шарить по дивану, — Шоколадка была. Кушай и успокаивайся. Ничего страшного. Я корм Фублику купил. Правда не знаю, будет он его кушать или нет… Хотя не помню, чтобы он перебирал едой.
— Фублику? — спросила я, недоумевая.
Из — за спинки дивана появился заспанный котенок. Страшный, как моя жизнь в Академии. Сам по себе он гладкошерстный, но на спине шерсть местами была длинной. Со стороны он был похож на маленького дикобраза. Мутант, короче.
— Ня! — заорал он, зевая, — Ня!
Я снова зарыдала, глядя на то, как маленькое чудовище смотрит на книжный шкаф.
— Ника, ты чего? Так, давай рассказывай все как есть! — вздохнул любимый, прижимая меня к себе, — Ладно, ты пока успокаивайся, а я ему что-нибудь поесть кину, а то он не отстанет. Совсем бедолага оголодал. Ты его не кормила?
Ага, спросил что-нибудь полегче! Я вообще не догадывалась, что он есть!
Через пять минут в моих руках оказалась кружка с горячим чаем, согревая мои озябшие пальцы.
— Мне приснилось… — сглотнула я, набирая воздуха в грудь. Кружка в руках тряслась так, что еще чуть-чуть и чай придется вытирать с пола, — Мне приснилось… Нечто очень странное… Представляешь… Мне приснилась Академия. Магическая Академия. Ты был моим учителем, а я твоей ученицей… Только я ничему не училась, а ты меня ничему не учил. Нам некогда было. И… эм… как бы это правильно объяснить… Ты меня слушаешь?
Асфард поднялся с дивана, подошел к окну и встал ко мне спиной. Сытый и довольный Фублик, облизывая усы, гордо зашел в комнату, катая лапой по полу оторванный от венка искусственный цветок.
— Я понимаю, что у меня что-то с головой не в порядке… Сознаюсь, может быть, пора мне лечиться… Но все было так реально. Я уверена, что это — не сон… Что это было на самом деле, — вздохнула я, отхлебывая горячий чай, — И представляешь, я не помню, что было вчера, позавчера, позапозавчера. Я ничего не помню, что происходило в этом мире с момента, когда я попала в Академию, когда меня прямо на День Рождения в халате, с тортом и шампанским не утащило куда-то вниз.
Он повернулся ко мне, встал на колено, взял меня за подбородок и взглянул в глаза:
— Ника, это был сон. Просто страшный сон. Запомни это. Просто сон.
— Нет, нифига! — уперлась я, глядя в его глаза, — Это был не сон. И я по глазам вижу, что ты тоже помнишь. И не надо мне врать! Я требую объяснений! Ты же знаешь, что я с тебя не слезу, Ян Асфард, пока ты мне все не объяснишь!
