— Пошли за свидетелями и целителями, — ответил инквизитор. Что-то меня настораживало. Где-то что-то противно засосало под ложечкой. Какой-то противный липкий холодок прокатился по спине, пока я пыталась прикинуть, успею ли я…
— Я, наверное, пойду. Если надо где-то расписаться, я распишусь! — бодро произнесла я, краем глаза следя за фигурой. — Просто мне завтра рано утром на работу… Тем более, я дома не одна. Меня ждут. Я отпросилась на пять минут, выполнить свой гражданский долг. Я пойду. Всего хорошего.
— Никуда ты не пойдешь! — в руках «инквизитора» я увидела искру.
— Пожар! — заорала я, вспоминая, что именно советовала всем дамам. — Горим!
Вы думаете, кто-то вышел? Думаете, что кто-то побежал меня спасать? А фигушки!
Через секунду я лежала на земле, отброшенная невидимой волной, ударившей меня в грудь и сбившей меня с ног. Я попыталась встать и отползти подальше, но тут на меня напала такая сонливость, словно я отработала три смены и еле доползла до кровати.
Глава двенадцатая… если вы сохраняете спокойствие, значит, вы еще не до конца разобрались в ситуации
Дипломатия — это искусство говорить "хоро-о-ошая собачка",
пока не найдешь камень поувесистей.
Я открыла глаза, лежа на полу и пытаясь понять, когда это я успела взять ипотеку? Была у меня странная уверенность, что если бы жилищный вопрос решился с учетом моего текущего материального положения, то ссуды хватило бы только на «мечту клаустрофоба» общей площадью два на два метра. С нынешним уровнем цен за квадратный метр, древний философ Диоген подмигивает молодым семьям из своей бочки.
На моей левой руке был металлический браслет, цепь от которого вела в сторону массивного кольца, вмурованного в стену. Единственным источником света в моих апартаментах был какой-то мутноватый белый кристалл на потолке.
Маньяк явно по призванию был парикмахером и раньше работал в цирюльне, раз я проснулась с новой стрижкой. Волосы, которые раньше были ниже плеч, были срезаны по подбородок. Надо отдать должное, он подстриг меня куда лучше и профессиональней, чем «опытный» мастер в парикмахерской «Ля мур». Вместо моего платья на мне была какая-то светлая рубаха. Маленькая дверь не открывалась уже два часа, пока я лежала в абсолютной тишине и полумраке. Я начала переживать. Не сдох ли маньяк на радостях? Просто он нужен мне живым!
— Эй! Есть кто живой? — поинтересовалась я, со всей вежливостью, на которую была способна в данной ситуации.
Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь, и предо мной предстал маньяк. Маг молча бросил мне газету «Справедливость и закон», как бросают собаке объедки, и удалился. На главной странице красовалась статья и… мой портрет. Портрет чернобелым, но чертовски красивым. Я не знаю, кто его рисовал, но это было восхитительно. Я была прямо эталоном красоты, богиней, вышедшей из пены морской, девушкой с открытки и просто женщиной-мечтой. Художник! Я найду тебя! Поверь мне, я выберусь отсюда только для того, чтобы отыскать тебя! Ты будешь рисовать меня раз в неделю. Обещаю, как только я распетляюсь с долгами, весь дом будет увешан моими портретами. Ты только что спас меня от извечного комплекса, укоренившегося в моей душе еще с тех незапамятных времен, когда мои родители купили фотоаппарат. Пока меня фотографировали на фоне всего, чего только можно, от забора до ковра, дабы поплотнее набить семейные альбомы, я возненавидела этот процесс до тошноты в кулечек. «Стой ровно, смотри туда, не моргай, замри!» — вот слова, от которых у меня сразу же автоматически начинает все чесаться, зудеть и свербеть. Так что мою фотографию на паспорте вполне можно было назвать подвигом нервной системы. Не только пятнадцатиминутный процесс съемки, но и процесс извлечения этого убожества из фирменного конверта фотостудии под мелкую барабанную дробь. Я потом еще два часа утешала себя, что я на самом деле очень даже ничего, просто фотографу с руками из попы наверняка сидеть неудобно, ракурс — неудачный, настроения не было, свет неправильно падает и так далее. И эта противная тетка, смотрящая на всех с нескрываемой ненавистью, совсем не я.
Я полюбовалась портретом. «Твои волосы, руки и плечи твои — преступленье! Потому, что нельзя быть на свете красивой такой!». «Пропала Анабель Эрланс. Просим сообщить любую информацию о ее местонахождении за…. Так! Да за такие деньги мне самой хочется найтись! Сто тысяч эрлингов. Я мало того, что красивая, так еще и очень дорогая! Я почувствовала себя красавицей — рабыней, за которую торг уместен не только до тахикардии и банкротства, а до смертоубийства и кровопролитной войны.
«А спонсором наших поисков является инквизиция! Инквизиция жжет и отжигает!» — проворчал демон, косо глядя на притихшего и поникшего ангела. — «И тут вступает детский хор с песней «Гори-гори, моя звезда»!
Ну? Я просто сгораю от нетерпения. Что дальше? Рост, вес — это понятно. Почти угадали. Особые приметы — шрам чуть пониже спины. Так! Стоп! Когда успели разглядеть мой шрам на попе? Я не устраивала выставку «примечательные места моего тела», и не помню, чтобы чья-то рука ходила туда на экскурсию! Откуда такая информация? Кто посмел? По сравнению с предыдущими жертвами мой портрет занимал половину страницы, прямо как звезда на обложке глянцевого журнала. Пока я любовалась собой, дверь снова открылась.
— Вот видишь, сколько горя ты причиняешь своим родным, — тихо заметил маг, поигрывая ключом. — Они сейчас убиваются, плачут, бегают по кабинетам, ждут хоть каких-то вестей о тебе. Представляешь, как им сейчас тяжело. Сколько боли им причинило твое внезапное исчезновение!
— Мне сейчас порыдать или отложить сеанс стенаний на вечер? — скептически поинтересовалась я, глядя на похитителя. — Просто из родни у меня есть бабка- плазмоид, запертая на кухне и двоюродный брат. Бабка убиваться не будет, ибо она уже умерла. А на счет кузена, я даже не знаю….
— Значит, ты никому не нужна, — усмехнулся маг, делая какие-то пометки в тетрадке. — О тебе скоро поговорят и успокоятся, Анабель. Знаешь, как бывает обычно. Сначала ищут, ждут, а потом понимают, что поиски ни к чему не приводят… Жизнь продолжается без тебя… И тебе придется с этим смириться…
Я зевнула, звеня цепью. Не думаю, что наш великий инквизитор упомянул меня в автобиографии. Глядя на наши семьи, Монтекки и Капулетти просто едят из одной тарелки, поздравляют друг друга со всеми праздниками и пьют на брудершафт.
— Смирение и покаяние, — лениво заметила я, разглядывая камеру и прикидывая, как начать статью. Нет, ну чтобы писать, надо выяснить личность и мотивы.
Маг снова что-то записал. Он задумался, а потом просто взял и вышел из камеры, закрыв за собой дверь на ключ. Все эти постоянные пометки свидетельствовали, что где-то за стенами кипит масштабная научная деятельность или пишутся мемуары о тяжелой и беспросветной жизни серийного мучителя. А может быть и то и другое!
Меня покормили, правда, скудно, а в качестве туалета мне предложили воспользоваться маленькой дыркой в полу, чем сильно меня огорчили, потому что тренировать меткость в мои планы не входило!
