Теперь у меня есть моя маленькая и сладкая тайна. Я специально дожидаюсь, когда Альберт уснет, выжидаю момент, когда меня на время подменит подушка, ложусь рядом и вкушаю запретный плод. Нет, ну в процессе «ареста с последующими пытками и дознанием» мне это с неохотой позволяется, но просто так подойти и проявить нежность, увы… А мне этого, если честно, сильно не хватает. В полумраке ночи я с удовольствием запускаю руку в длинные волосы, провожу пальцами по щеке, глажу плечо, украдкой ласкаю спину, а потом с наслаждением целую спящего, внутренне содрогаясь от мысли, что сейчас я отстранюсь от его губ и встречусь со взглядом-лезвием, со взглядом — ожогом, который на мне живого места не оставит. Мое сладкое преступление волнует меня так, что этой ночью я просыпалась еще два раза.
«Мне просто интересно будет, что он с тобой сделает, если узнает об этом?» — усмехнулся демон. Сонный и влюбленный ангел умолял меня «ну пожа-а-а- алуйста!» поцеловать еще раз спящие губы, провести ладошкой «ну еще разочек» по груди и «я сейчас умру!» осторожно просунуть руку между рубашкой и спиной, нежно погладив плечи, на которые их обладатель добровольно взвалил все грехи этого мира.
«Да ты — просто опасная преступница и держишь в страхе всю округу!» — усмехался демон. — «Все, не ведись на сопли пернатого. Закругляйся и спи! Не хватало быть пойманной за руку на месте преступления!».
Вчера Альберт, не подозревающий о моих ночных приключениях и своем непосредственном участии в них, принял решение, что если я не пишу список, он сядет и напишет его сам. И чтобы я потом не жаловалась. Это было сказано безапелляционно и сопровождалось суровым взглядом правосудия. Полчаса я наблюдала, как он сосредоточенно думает, потирая пальцем переносицу, изредка бросая взгляды на меня. Я заметила несколько интересных жестов, которые свидетельствуют о том, что Альберт нервничает. Когда он нервничает, он постоянно поправляет свои красивые очки в золотой оправе. На пятом пункте Альберт сдался.
В качестве «эксперта» по «женским вопросам» была привлечена миссис Бэнгз, которая давала советы.
— А это для чего? — негромко поинтересовался Альберт, глядя на миссис Бэнгз. Та подняла глаза к потолку, а потом бросила взгляд на меня. Такое чувство, будто для меня пояс верности выбирают. «Из нержавейки!» — заметил демон. — «С комплектом запасных ключей! А если замок еще и магический, то пусть орет громко: «Попытка измены! Убить на месте!»
— Вообще-то мужчина приличной девушки не должен вникать в такие тонкости! — не вынесла пуританская душа служанки, строго глядя на меня. Во мне сразу проснулся упитанный тролль, который завидев кормушку, сладко облизнулся.
— Я вообще сижу и молчу. Просто сижу и переписываю статью на чистовую! — ангельским голосом заметила я, бросая невинный взгляд на замерших домашних бюрократов. Терпеть не могу «списки», «записки» и прочую домашнюю бюрократию. «Купить. Двоеточие», «Сделать. Двоеточие», «Собрать. Двоеточие». Моя память пусть меня и подводит иногда, но не настолько, чтобы жить по списочку. Я любовно перечитала статью.
«Халатность красных халатов»
«Целитель Лечебницы не может поставить правильный диагноз с первого раза, но вы не расстраивайтесь, вашу платежеспособность он оценит за считанные мгновения. Его взгляд способен за секунду понять, сможете ли вы заплатить за лечение или нет. Представляете, как он расстраивается, узнав, что у вас с собой нет ни гроша, но вам действительно плохо. Скрепя сердце вас помещают в палату, в которой очень хочется выздороветь как можно быстрее, чтобы покинуть ее в кратчайшие сроки. Грязный матрас, отсутствие подушки и одеяла, немытый горшок и еда, которую не будет есть даже неизбалованный кулинарными изысками, обыватель, уже давно стали визитной карточкой палаты «для бедных». Пока целители на глазок угадывают ваш диагноз, вы вынуждены снимать с себя фамильные украшения, чтобы обзавестись, хотя бы одеялом.
В Лечебнице лечат все, кроме потери памяти. К сожалению, этот недуг поразил не только всю администрацию, но часть персонала. Они почему- то забыли о том, что государство выделяет на лечение каждого пациента 60 эрлингов в день, зато почему-то помнят о том, как правильно начислять себе премию и зарплату.
Так было до вчерашней внеочередной и внеплановой, от того и неожиданной, проверки. Сомневаюсь, что мистер Фишер, заведующий лечебницы, прочитает эту статью. Сомневаюсь, что администрация, которая еще вчера выбирала позолоченную мебель в тон обоев в свои кабинеты, тоже подержит в руках эту газету. А все потому, что в их камерах им не полагается даже газета. Но они не унывают. Ведь у каждого из них есть тот самый матрас, на котором лежали и умирали несчастные больные, горшок, который лень было мыть и миска с распаренными отрубями — гордость больничной кухни. Это должно освежить им память и вылечить временное ее расстройство.
Диагнозы им уже поставили. Сколько придется «поболеть» тем, кому было плевать на здоровье своих пациентов, решит закон. А.Э.»
Сегодня утром мне заплатили за два интервью. Интервью, принесенное Освальдом, и интервью, написанное под чутким и нежным руководством цензора, который в процессе написания обнимал меня за талию, положив подбородок мне на плечо: «Запятая, а теперь с новой строчки», «Я что? Так сказал? Когда и где? Назови точное время и место!», «Если бы я говорил такими предложениями на пять строчек, то я бы задохнулся», «У меня, правда, такой взгляд? Никогда раньше не замечал! Что не так с моим взглядом?» и так далее. Это было еще хуже, чем тащить клещами правду из особо стеснительного невротика. Я сама стала превращаться в невротика, не смотря на поглаживание и дыхание возле моего уха.
— Альберт! Может, ты сам ответишь на вопросы? А? Просто я не очень люблю, когда мне смотрят мне через плечо! — предложила я, протягивая ему листок и ручку. — Это
— обычное интервью-пустышка. Я задала стандартные вопросы и получила стандартные ответы. Да, согласна, это — обман, но с другой стороны…
— Странные вопросы, — вздохнул критик, потершись о мою щеку щекой. — Другие есть?
«Боже! Как романтично!» — вздохнул ангел, умиляясь. «Прелесть, как прагматично! Это у него щека просто зачесалась, а руки заняты. Одна обнимает тебя, другая упирается в спинку дивана!» — завредничал демон, показывая язык смущенному ангелу.
Знаешь, Альберт, обычно спрашивают о семье, об увлечениях, о том, чем живет человек помимо работы… — заметила я, глядя на пожеванный колпачок ручки, примерно таким взглядом, как смотрят «диетчицы» на холодильник. — Некоторые вспоминают какие-то интересные истории из жизни. Часто рассказывают о своих родителях, братьях, сестрах. Некоторые любят говорить о себе и о своем детстве. О какихто счастливых, веселых, трогательных и радостных моментах. Иногда делятся секретом успеха.
— О детстве? О счастливых моментах? Давай попробуем. Перед смертью мать сказала мне, что в тот момент вышла бы замуж за любого, кто заберет ее из этого проклятого дома. А отец после смерти матери сказал: «Не думал, что она такая зануда!». Но в одном они были единодушны. До моего рождения у них была любовь. Это считается счастливым моментом? Или радостным? Как на счет интересного момента? Мой отец умел просадить всю свою зарплату за считанные дни. Это — настоящий талант. Я так не умею. Из-за этого мать его часто пилила. Она даже хотела вернуться обратно к Эрланс, в надежде, что там хотя бы накормят, но Эрланс разговаривали с ней сквозь зубы и дверь. Мать умерла, потому, что не было возможности заплатить за лечение, — услышала я, мысленно содрогаясь от такого детства.
