Мир жесток.
Мне это не по нраву!
Носок.
Я свернулась клубочком на диване, сопя в чужую подушку. Отвернувшись к спинке, поджав по себя ноги и накрывшись одеялом с головой, я лежала и переваривала все произошедшее. Несварение впечатлений вызывало у меня словесную диарею, которую я мужественно пыталась побороть. Внутренняя лаборатория занималась жестокими экспериментами над мухой дрозофилой. Ученые всего мира с замиранием сердца следили за чудовищной эволюцией безобидной мушки. Скоро муха обзаведется попоной, хоботом и украсит собой упаковку цейлонского чая! Мне очень хотелось схватить первое попавшееся тело, зафиксировать его как следует, а потом с азартом ребенка, которому доверили украшать новогоднюю елку, сидеть и развешивать по жертве сопли, требуя, чтобы меня похлопали по плечу, сказали: «пустяки, дело-то – житейское», – а под конец сообщили: «да нормально все! Никто ничего не заметил!». Но я буду возражать, сопротивляться, приводя все новые и новые аргументы. И так будет продолжаться до тех пор, пока не защищу диссертацию на тему «Взаимосвязь моего позора и грядущего апокалипсиса». И несчастному слушателю сразу же захочется послать меня на … какой-нибудь симпозиум научных светил.
– Можешь покинуть свою пещеру страданий и обитель скорби? Или хотя бы приоткрыть вход в ее мрачные недра? – поинтересовался голос. Сомневаюсь, что он решил сдать мне в аренду свою жилетку и предоставить в лизинг свои уши и мозги.
Я повернулась на другой бок, чувствуя, как диван скрипнул под чужим весом, и мне пришлось компактно сдвинуться.
– Я уже соскучился по моей горке. По тебе – нет, а по горке – да, – чужая рука расширила дыхательное отверстие моей умиральной ямы.
– Аттракцион закрыт в связи с участившимися несчастными случаями! – фыркнула я, сморщив гордость персонального «Диснейленда».
– А в комнату страха можно? – осведомился самый преданный фанат, приводя меня в замешательство. Я перебрала все возможные достопримечательности, как условно открытые для экскурсий, так и закрытые, прикидывая, что удостоилось такого названия.
– И пока Рыжик думает над тем, где у нее находится комната страха, и поливает из леечки свои комплексы, она может одобрить вызов, – перед моим носом оказался шар.
– Давай, – мою руку вытащили из-под одеяла и одобрили вызов. – Поединок будет завтра. В двенадцать. Так что ложись спать пораньше.
– Так! – возмутилась я, понимая, что волчок-каннибал, который просто обязан укусить меня сначала за правый, потом за левый бочок, дабы приблизить мою фигуру к совершенству, почему-то засмущался и сообщил, что если придет, то нескоро. – Ты хочешь сказать, что мы теперь будем всю ночь тренироваться?
– Нет, моя заочница, я тебе и так зачет поставлю! – сообщил «почетный тренер». Я знаю, что ты ходила на все лекции, на все семинары, участвовала в субботнике от кафедры, поэтому неси зачетку.
Он, случайно, не преподаватель? Я представила: сидит унылая группа, которая в силу очень серьезной специальности – «Болтология и ерундистика», состоит из прекрасного и очень одинокого пола . Дверь открывается, а на пороге стоит это золотоволосое существо, глядя на всех сквозь оправу аккуратных очков, оценивая умственный потенциал каждой женской особи. И пока он оценивает сначала правое полушарие, потом левое, каждая из них мысленно клянется ходить на все лекции, факультативы и штурмовать кафедру с «вопросиками». Через день с соседнего вещевого рынка исчезнут все полупрозрачные кофточки с разрезами. И даже самые матерые зубрилки – отличницы захотят сдать экзамен по безналичному расчету и большой любви.
На меня смотрели с улыбкой, чуть сузив глаза. Меня пытаются пустить по ложному следу? Он – не преподаватель. Хорошо, сейчас-сейчас…
– Знаешь, когда я впервые тебя увидела, то почувствовала что-то родное. Прямо вспомнила своих подопечных, – вздохнула я, нежно улыбаясь, глядя, как сдвинулись чужие брови, выражая недоверие и скепсис. – Извини, но мне рано вставать. У нас на свиноферме за опоздания штрафуют.
Я отвернулась багажником знаний и опыта, почесала его украдкой под одеялом и почувствовала, как спружинил диван. Меня оставили в одиночестве.
В голове вращался комок противных мыслей, одна из которых обожгла меня, заставив встрепенуться. А вдруг завтра – последний день моей жизни? Я открыла глаза, глядя в бархат дивана. Последний день моей жизни. Почему-то мне всегда казалось, что я еще успею огорчить Пенсионный фонд. Он уже и так задрал планку пенсионного возраста до уровня аксакалов. Еще немного, и пенсию по возрасту будут получать эльфы, вампиры, драконы и Дункан Маклауд. Не удивлюсь, если за его голову будет назначена награда. Я почему-то уверена, что кирпич, который внезапно падает на головы – полноценный сотрудник Пенсионного фонда, получающий отдельную зарплату и премию. Я даже догадываюсь, что передачи из серии «лечим все, кроме доверчивости», где успешно практикуют уринотерапию, культивируют мочевые компрессы при тромбофлебите и ищут новое применение картофельным очисткам, спонсируются за счет… А, впрочем, не важно. Я такое все равно не смотрю.
Черт! Я уже представила, как специально беру «боевую палку», которая дает плюс сто пятьсот урона всяким «охломонам», вставляю челюсть, готовясь клеймить позором «подрастающее поколение». На скамейке уже сидят такие же бабушки. «Ой, че-то бабочку ломит… Погода меняется!». «А мне в розочку капельницу ставили….». «Упала вчера… Если бы не силикон в груди, то точно перелом был бы…». Я прохожу мимо остановки, где висит объявление о «пропавшей бабушке с расстройством памяти». Характерные черты. Филеры в губах и татуировка внизу живота в виде вензеля и надписи «sexy». Бабушка сама плохо ориентируется, поэтому просьба сообщить о ее местонахождении. Я дохожу до почты, смеряю взглядом народ, «хороводящийся» возле единственного стула, поправляю платок, дающий плюс сто к громкости скандала, потому что плотно зажимает мои уши, и занимаю очередь. Занимаю чем-нибудь полезным. Например, обсуждением последних новостей, нравственного облика подростающего поколения, цен и политики. В качестве неоспоримого примера я буду приводить, что в наше время даже гопники в подворотне отжимали имущество со словами: "А не изволите ли, сударыня, дать нам свою сумочку. Вам наверняка тяжело ее нести! А вы, сударь, будьте так любезны отдать нам свой мобильный телефон! Спасибо! До встречи в полиции!". Я буду очень одинокой и очень общительной старушкой.
И тут, не смотря на теплое одеяло, по спине пробежал холодок. А ведь может и не быть чудесной встречи с моим будущим возлюбленным. Не будет первого поцелуя, когда сердце отказывается верить в то, что это происходит на самом деле. Не будет маленького колечка, на которое я буду смотреть сквозь слезы в глазах, когда меня обнимут, поцелуют в висок и тихо прошепчут: «Еська, выходи за меня замуж!». И пока я буду тихо плакать от счастья, мои руки будут греть в своих руках, успокаивая мое разволновавшееся сердце. Не будет двух полосок, о которых я на ушко сообщу любимому, смущаясь и радуясь. Меня не поцелуют, не возьмут на руки, пока я буду тихо плакать от счастья… Не будет теплых ладошек, не будет восторженного: «мама пришла!», не будет детских рисунков, развешанных по стенам, где красный треугольник со шваброй на голове – мама, а огурец с мячом – папа, а к ним тянет ручки-веточки маленький кривой колобок.
