Я перечитала письмо, молча взяла чистый лист и стала переписывать его с именами родителей. Я старалась, выводила каждую букву, отчаянно зевая и мечтая, чтобы здесь поскорее изобрели принтер. Но до принтера здесь было далеко, поэтому на третьем письме, я поняла, что засыпаю. Письма все никак не заканчивались, я уже лежала головой на столе, вяло водя пером по бумаге и оставляя жирные кляксы.
— Все! — выдохнула я, глядя как передо мной появились конверты. — Можно отправлять! Ты как хочешь, а я — спать! И попробуй только… Я тебя предупредила!
Письма были запечатаны, а я поплелась в комнату, обессиленно рухнув лицом в подушку.
С меня стягивали одеяло, но я намертво вцепилась в него, предварительно укутавшись как следует. Из-под меня вырывали подушку, но я держала ее мертвой хваткой. Я подняла голову, глядя, что на улице едва забрезжил рассвет.
На полу, рядом с кроватью лежала груда писем! Ничего себе, как быстро работает местная почта! Не благодарите, дорогие родители, я и так делаю все, что могу!
Я лениво достала первое письмо, распечатала его и…
«Да как вы смеете!!! Что вы сделали с нашим сыном! Понос — это заслуженное наказание. Вас казнить за это мало! Почему наш сын дрожит? И почему он в помоях? Да как вы смеете так обращаться с наследником!».
Какой понос? О чем это вы? Что не так?
«Мы знали, что он сопьется в вашей Академии! Почему он дрожит? Как вы посмели вылить на него помои! Это неслыханная дерзость, за которую вам предстоит ответить!»
Я бросилась к столу, доставая все испорченные черновики. «Уважаемые родители! С проблемой мы разобрались. Утверждаю, что понос заслуженное наказание. Ваш дрожащий сын почивает в своих помоях. Он сопьется со счету, сколько замечательных дней ему предстоит провести в нашей Академии. Он исправно пьет отравы. А мы, в свою очередь, стараемся всеми силами обеспечить индивидуальный подох! Так что можете с…ать спокойно! С уважением, ректор Академии, Анастасия»
«Молодец!» — проступила надпись на стене и тут же померкла.
В дверь постучали, я сжалась в кресле, глядя на брошенное поверх черновиков перо и кляксы на столе.
— Можно войти? — послышался мужской голос, а потом кто-то надрывно прокашлялся. — Я, конечно, извиняюсь, что в такую рань… Я — повар Академии.
На пороге стоял сгорбленный старичок с длинными седыми волосами в грязном фартуке.
— Я, конечно, дико извиняюсь, многоуважаемый ректор, — старик отвесил поклон. — Но принцы объявили голодный бунт… Они выбросили все, что я готовил из окна, и требуют королевскую еду! Они сказали, что «лучше подохнут с голоду, чем будут есть эту дрянь!».
По щеке непризнанного гения кулинарии потекла скупая слеза.
— Вразумите их! Помрут ведь с голоду! — вздохнул старик. — Я ведь стараюсь, стараюсь! Раньше, когда у меня был трактир «Дохлая Крыса» никто не жаловался! Ели, аж за обе щеки! Я — то трактирщик… Толк в еде знаю! Каша с грибами, пирожки с мозгами, кишки коровьи, начиненные фасолью, ворона на вертеле, как вам, например. Между прочим, это — мое … кхе-кхе… коронное блюдо. Все нахваливали. Говорили, то, что прямо, как курица. Но курица — дорого выходит… Так как вам мое блюдо?
— А нормальные продукты есть? — сглотнула я, понимая, что подавлять рефлексы и бунт — дело неблагодарное.
— Откуда? — пожал плечами обиженный повар. — Тут и ворону поймать — целая наука! Хитрющие стали, хоть убей…
"А может быть ворона?…. Кар-кар-кар… А может быть собака? Гав-гав-гав… А может быть корова?" — звенела в голове детская песенка. "Но тоже хороша!" — вздрогнул желудок. Что-то мне подсказывает, что прямо сейчас на одного призрака в Академии станет больше!
Глава шестая.
Ущемленное королевское достоинство
Уронил принцессу на пол,
Оторвал принцессе лапу,
Все равно жениться мне,
Ведь иначе быть войне!
— Вы дверь закрыли? — проскрипела Шарман, сидя в кресле. Ее руки нервно теребили веер и обтрепанное кружево юбки.
— Боишься, что опять надует? — съязвил Лючио, ослепительно улыбаясь обаятельной улыбкой мерзавца.
— В прошлый раз мне чесотку надуло! Месяц мучилась! Сидеть невозможно! А потом вот такая болямба вскочила! Сижу, как говорится, хоть панталоны снимай! Все болезни от сквозняка! — скрипела Шарман, одергивая декольте. — А в замке их столько… Вот и просквозило!
— Раньше, ты говорила, что все от нервов! — послышался хриплый голос Ардена, который брезгливо отодвинулся подальше.
— И от нервов тоже! Перенервничала на свидании! Еще бы! Незнакомец! Как тут не понервничаешь? — живо согласилась Шарман, обмахиваясь петухом. — И не смотрите на меня так! У меня, между прочим, есть личная жизнь! Я еще достаточно молода и красива, чтобы пользоваться успехом у мужчин!
— Нет своего — пользуйся чужим! Держи мой успех! Вернешь в целости и сохранности! — рассмеялся Робер, улыбаясь нехорошей улыбкой, протягивая руку, а потом тут же убирая. — Ручку целовать не буду, а то потом долго лечиться от сквознячков!
— Я тут замужество планирую! Даже платье выбрала! Не все же мне в девках ходить? — усмехнулась Шарман, приклеивая обратно отпавшую мушку.
— Да, такой красавице недолго в девках ходить осталось, — Винсент зевнул, листая книгу. — Многоуважаемая моль, будь так любезна, передать эстафету червякам!
— Да как ты смеешь напоминать даме о возрасте! Мне всегда шестнадцать! У меня никогда от поклонников отбоя не было! — возмутилась мадемуазель Шарман, замахиваясь на него веером.
— Отбоя от покойников у тебя точно не будет! — смеялся бледный нездоровой бледностью Винсент, прикрываясь книгой.
— А ну скажи, что я все еще вне конкуренции! — бушевала Шарман, пока в разные стороны летели перья.
— Конечно. Твоя конкуренция уже давно остепенилась, — язвительно заметил Лючио, закатывая глаза и уворачиваясь от ударов. — И сменила адресочек на постоянный. Зато есть большой плюс! Мужчины носили их на руках, а теперь ходят с цветами!
— Любви все возрасты покойны! — смеялся Робер, хватая Шарман за веер и протягивая ей что-то черное на кончике пальца. — Забери своего таракана!
— Это — мушка! — заскрипела, груженой телегой и подозрительно прищуриваясь на чужой палец, Шарман. — Ой! Опять ошиблась! Неужто снова в шкатулку с мушками заполз?
Мушка слегка зашевелилась, как бы намекая на последний писк моды.
— Прямо, как раздетая, — причитала Шарман, ощупывая место, где до этого красовалось волосатое черное пятно.
— Успокоились? Кто сейчас не успокоится — преждевременно упокоится! — черные клубы тьмы отмечали каждый мой шаг. Моя рука в черной перчатке еще не до конца впитала в себя тени. Я сжал кулак, вспоминая прежнее ощущение. Глубокий вдох… Воздуха нет, но грудь по привычке вздымается. Я взял свою руку, чувствуя прикосновение. Да, вроде до конца. Черный бархат, белые манжеты из кружева. Рука на сердце. Тишина. Ненавижу этот момент.
