— Хозяин! — послышало со всех сторон, пока я проводил большим пальцем руки по ладони. Ко мне тут же услужливо пододвинули черное кресло. Винсент принес столик, на котором стояла ваза с цветами. Голубые розы?
— Мессир! — мадемуазель Шарман тут же стала обмахиваться остатками веера. — Я так понимаю, что вы сегодня не в духах?
— Хорошо, что вы уловили запах плохих новостей, — отзываюсь я, падая в свое кресло.
«Плохих новостей? Да у нас все хорошо!» — кудахтали преподаватели. «Все просто замечательно! Вот только… Но вы не подумайте! Я не виноват! Это все они! Я убеждал! Говорил!» — доказывал Робер, показывая на других. «Сам же предложил назначить ее ректоршей! А теперь сваливаешь…!» — возмущалась Шарман. «Мне вообще было все равно! Я сказал, решайте, что хотите!», — качал головой Винсент. «Давайте подержу вашу перчатку! Хозяин, это будет честь для меня!» — Лючио учтиво протянул раскрытую ладонь. Перчатка упала на его протянутую ладонь.
Я поднял на них глаза, а они умолкли, опустив головы. Я чувствовал пальцами гладкий холод резного подлокотника, мои пальцы скользнули по столу, с которого тут же стали учтиво вытирать пыль. Робер протирал его рукавом, пока остальные смотрели на меня, не смея ничего сказать. Цветы… Непривычно прикасаться к чему-то. Прохладные, гладкие лепестки, упругие бутоны. Я вытащил розу, перевернув вазу.
«Не переживайте! Сейчас все поднимем!» — мадемуазель Шарман принялась вытирать подолом воду.
— Главное, — заметил голос Робера, пока я чувствовал пальцами острые шипы. Интересно, пойдет ли кровь? — Главное — не переживайте! Не принимайте близко к сердцу!
— Оно уже давно обратилось в прах, поэтому я видал ваши оправдания в том месте, где оно лежит! — я сжимаю стебель розы, чувствуя призрачную боль. Не могу понять, это — боль или память о ней?
— Вас что-то мучает? — учтиво заметил Арден. — Может, вина?
Интересно, это боль или просто память? Боль или память о боли?
— Спасибо, что напомнил. Я как раз хотел поговорить о вине. О вашей вине, — лепестки мялись в моей руке, падая на колени. — Итак, у вас есть время объясниться.
Я оборвал один лепесток и бросил его на землю, глядя на побледневших преподавателей. Второй лепесток полетел следом.
— Я говорил, чтобы взяли того, немого! — как-то глухо заметил Лючио. — Говорил? Кто меня послушал! Это все Шарман! Она настаивала!
Третий лепесток. Время идет.
— Мало ли что я могла сказать? Я однажды сказала одному красавчику, что хочу звезду с неба! Он ушел и не вернулся! — заскрипела старуха, воинственно размахивая лысым опахалом. — Видимо до сих пор выбирает! Еще бы! Я требовала самую красивую!
Четвертый и пятый лепестки летят на пол.
— Что-то вы сегодня жестоки, как работа с утра, — осторожно заметил Робер, опустив глаза.
— А хотите, чтобы я был ласков, как отпуск? — усмехнулся я, глядя на преподавателей. — Ну что ж. Я жду… Вы прекрасно знаете, что я имею в виду…
Шестой, седьмой, восьмой. Роза теряла лепестки, а я — терпение.
— Мессир, мы просто подумали, что хватит с нас ставленников! А то, что ни ректор, то чей-то шпион! — осторожно заметил Лючио, отложив кинжал. — Поэтому я голосовал за то, чтобы ректором был кто-то со стороны… Причем, из далекой… Но я не прочь ее заколоть, если вы прикажете!
Девятый, десятый лепесток летел на пол… Одиннадцатый упал на носок моего сапога.
— Родительское золотишко на дороге не валяется! Желающих как обычно много, причем, все как один «случайные», — негромко перебил Робер. — Мы подумали, что так будет лучше!
— Я согласилась на … ректоршу, чтобы не отвлекаться от учебного процесса! — прикрылась веером Шарман. — Понимаю, что я — сногсшибательная женщина, и мужчины падают к моим ногам. Но когда в последний раз к моим ногам с вершины Башни Королевы упал этот… как его… не помню… я решила, что пусть лучше ректором будет женщина. Она сможет устоять перед моими чарами…
Двенадцатый, тринадцатый. В руках оставался бутон.
— Я согласился исключительно потому, что времени искать кого-то, у нас не было. Решение далось нелегко… Я до последнего… — вздохнул Арден, гордо вскинув голову.
— Мне вообще было плевать! Я подумал, что отравить всегда успею, — пожал плечами Винсент. — Тут дел на пять минут!
Отравить? Мягко сказано. Заколоть? Слишком гуманно.
— Все с вами понятно, — на пол падают последние лепестки, а следом — сломанный стебель. Что-то меня тревожит ректорша. «Я сейчас все решу!» — как-то подозрительно радостно заявила она и затаилась.
— В тринадцатый год, тринадцать кровей, одна из которых — ключ от дверей, — я встал с кресла. — Следите за принцами. Не спускайте с них глаз. Это приказ. Марш готовится к урокам!
Меня пугает эта подозрительная тишина. Что она там делает?
***
Последнее письмо было дописано и запечатано. Двенадцать конвертов лежало на столе, а я с коварной улыбкой смотрела в окно на стаю ворон, понимая, что план, придуманный еще моим классным руководителем, никогда не давал сбой.
Стоило мне уйти в свои покои, чтобы переодеться и расчесаться, как вдруг перед глазами мелькнула надпись: «Начну издалека. Что такое пластилин?».
— Пластилин — это очень нужная вещь, — уклончиво заметила я, поглядывая сквозь открытую дверь на разорванное письмо, лежащее на столе. — Я бы даже сказала — основополагающая!
«Хорошо! Подойдем к вопросу ближе. Что такое плазма?» — проступило на стене.
— Эм… Это тоже очень нужная вещь, — снова уклончиво заметила я, поглядывая на часы. Кажется, плазмоид у меня есть, а вот плазмы нет. Не порядок! — Без нее никак… Престиж! Тем более, они все равно не знают, что это такое! Так что не беспокойся!
«А теперь мы подошли почти вплотную к вопросу! Кто разрешал тебе собирать деньги за шторы, штукатурку, пластилин, пластиковые окна и плазму?» — проступило на стене. «Я правильно перечислил?» — появилось чуть ниже.
— Нужда! Большая и маленькая! — огрызнулась я, понимая, что мой неблагородный, но практичный порыв не оценили. — Пусть скидываются! Хотят, чтобы дети тут жили, как принцы — пусть раскошеливаются!
