Женой быть хорошо,
а куртизанкой — интересней!
Я лежала, постепенно приходя в сознание. Перед глазами все расплывалось, в ушах звенело, а тело было ватным. Мне удалось поднять непослушные руки, посмотреть на них, прикинуть, что с четырьмя руками меня возьмут с радостью не только на любую работу, но и замуж, правда, я попрошу платить мне два оклада и потребую сразу два обручальных кольца. Звон в ушах постепенно стихал, уступая место монотонному противному гулу. В комнате было темно и прохладно.
— … нет! — раздался взволнованный мужской голос неподалеку. Казалось, что он доносился через стенку. — Нет-нет-нет! Даже не упрашивайте! Это слишком большая честь для меня! Я — всего лишь скромный преподаватель. И заметьте, не амбициозный! У меня вообще нет никаких амбиций! У меня даже потенциал маленький!
— Не такой уж и маленький, — ядовито проскрипел старушечий голос. — Поверь моему опыту, видала и поменьше. Помнится, смотрю, присматриваюсь: «Ты где?». А мужик нервничает: «Да здесь он, здесь! Поищи получше!». Так что у меня глаз наметан!
— Прекратить! — послышался хрипловатый мужской голос. Что-то гулко ударило об пол. — Рты свои закрыли. Мы решаем проблему, а не ударяемся в воспоминания! Это тебя в первую очередь касается, мадемуазель Шарман!
— После того, что между нами было, ты просто обязан на мне жениться! — проскрипел ядовитый старушечий голос, приобретая нотки подозрительного кокетства.
Кто-то подавился, послышался стон, переходящий в гаденькие смешки: «Совет да любовь! Совет — беги!»
— Единственное, что между нами было — это стул! Я еще никогда не женился из-за стула! — рявкнул хриплый голос, но его тут же перебили.
— Господа и дама! Не нужно сорится! Помните, к нам приходил… — произнес язвительный мужской голос. — Внешность у него что надо! К тому же он немой!
— Немой? — разочарованно поинтересовался скрипучий женский голос. — То есть он меня не к любви склонял, а дорогу спрашивал? Мерзавец! Подлец! Так обмануть наивную девушку!
— Дорогие мои! — вмешался еще один вкрадчивый мужской голос. — В тот момент, когда сюда слетится весь родительский совет, я отойду в сторонку, а вы будете рассказывать, как же так получилось, что королевский детей воспитывает простолюдин… Последнее, что вы услышите в своей жизни, будут мои слова: «А я же говорил!».
— Давайте быстрее! — лениво заметил еще один мужской голос, прокашлявшись. — У меня уже стрихнин по времени, а я еще мышьяк не пил!
— Подвязывай с этим! — грустно заметил хриплый голос, под горячее одобрение присутствующих. — Трудоголизм хуже алкоголизма!
— Кто мышьяк с утра не пьет, тот здоровеньким помрет! Кто не глушит цианид, тот весь пир лежит, молчит! — лениво парировали в ответ, кашляя, словно на последнем издыхании.
— Неужели здесь нет ни одного настоящего мужчины! — внезапно послышался старческий голос с придыханием. — Даме дует! Как вдувать, так все, а как дует — так никто! У меня была слишком долгая жизнь, чтобы разочароваться в вас окончательно!
— Да, да, закрывайте окно, Элберт заболел и не придет! — прозвенели стекла и послышался хлопок рамы. — Надо расходиться! Без Элберта мы ничего не решим!
— Да причем тут окно! Ничто не греет женщину, как крепкие мужские объятия! — кокетливо произнес старческий голос. — Это я намекаю, что мне холодно!
— Другая бы на твоем месте уже давно внуков нянчила! — возразили ей.
— Хорошей женой быть хорошо, а куртизанкой — интересней! — сладенько огрызнулась бабулька. — Неужели никто меня не обнимет?
— А что? Где-то рядом есть смерть? — вкрадчиво поинтересовался голос. — Прости, Шарман, костлявенькая с объятиями пока задерживается! А замещать ее мы не имеем права!
— Короче! К чему мы пришли? — вздохнул хрипловатый голос. — Мы пришли к концу нашей преподавательской деятельности.
Послышались многочисленные шаги, в комнате, в которой я приходила в себя, вспыхнул яркий свет.
— Не может быть! — раздался хриплый голос, пока я пыталась проморгаться и отползти подальше. На всякий случай. — Вот это да!
— Так она же молодая, — возмутился старческий скрипучий голос с нотками ревности. — А по правилам Академии Прекрасных Принцев, ректором становятся женщины от шестидесяти и мужчины от тридцати! А то опять начнут орать, что соблазнили их мальчика! Окрутили! Он не виноват! Он ничего в этом не понимает! Она, воспользовавшись наивностью, затащила его на себя! А женщине, между прочим, нельзя поднимать и тащить на себя восемьдесят килограмм венценосного тела! И под предлогом «завязать шнурки» раздела его! У меня шесть папок объяснительных! Это только по молодости! Сейчас проще! Раньше, когда заходила, снимались штаны, а сейчас обвинения!
— Радуйся, что не шляпы! Есть еще поправка на женщин от ста пятидесяти. Но это по весу! — огласил весь список дискриминаций язвительный голос. — Так, что мы будем делать? Откармливать?
Я попыталась встать, опираясь на что-то шаткое позади меня, и тут мне на голову снова что-то упало. В ушах зазвенело, а передо мной лежал и расплывался огромный талмуд с изображением короны. Я покачнулась и снова провалилась в темноту.
Очнулась я от того, что лежу в полумраке на красивой постели. Вот этот сон мне нравится!
— Проснитесь, — прошептал на ухо хрипловатый мужской голос, а моей взмокшей щеки коснулись холодные пальцы. — Проснитесь, прекрасная незнакомка…
Вот это я понимаю! Ради такого сна стоит даже в обморок упасть! Кто-то взял мою руку и поднес к своим губам, нежно прикасаясь к ним, заставив мое сердце трепетно дрогнуть.
— С вами все в порядке? — прошептали мне, убирая липкие волосы с моего лица. — Вам стало плохо…
Я приоткрыла глаза, видя перед собой чертовски красивого мужчину, который склонился надо мной, как принц над спящей красавицей. Сердце забилось от волнения, а я тревожно сглотнула, чувствуя, что такие сны снятся не каждый день.
— Как вы себя чувствуете? — прошептали мне, прижимая мою руку к своей груди и нежно перебирая мои пальцы.
— Так себе, — вздохнула я, разглядывая аристократическое лицо с выразительными серыми глазами. Легкая проседь уже посеребрила виски красавца, а улыбка выдавала штрихи ямочек на щеках. Я вижу даже первые морщинки, которые ничуть его не старят, а, скорее, роднят с хорошим, выдержанным коньяком, терпким и дорогим, который не грех пригубить.
