— Да что вы! Ваш портной — просто мастер! Я смотрю на ваш корсет и понимаю, что здесь наверняка вся королевская сокровищница! — смеялся кто-то из дам, пока я сглатывала и поднималась на ноги.
— Не вся, но…. Как говорила моя покойная матушка перед моей свадьбой, удачный брак, это когда на твоем корсете половина сокровищницы!
Меня мутило и шатало, по щекам градом текли слезы.
«Надо было еще сказать, чтобы к принцам близко не подходила!», — слышался визгливый женский голос. «Не переживайте, ваше величество! Она теперь ни к кому не подойдет!» — слова растворялись в оживленном гуле. Принесли новую закуску, которую все норовили попробовать.
— Отличный бал! Не чета, конечно тем, которые даем мы… Кстати, приглашаем вас через неделю! — весело смеялся кто-то неподалеку. — Там будет волшебное представление! Придворные маги у меня такие выдумщики!
Сотни голосов сливались в один протяжный гул. Гул перерастал в звон, а я дошла до стеночки, опираясь на нее.
— С вами все в порядке? — поинтересовался бородатый король, протягивая мне кубок. — Вы что-то побледнели! Вы хорошо себя чувствуете, или вам нездоровится?
Я не вдумывалась в слова, идя вдоль стены и чувствуя приступы дурноты. Руки дрожали, ноги прогибались, а сердце, словно кто-то выжигал каленым железом.
— Эй, вы не переборщили? — подозрительно спросил кто-то позади меня. — Она какая-то бледная!
— Оклемается! — заметил еще один голос. — Это всегда так! Не обращайте внимания, Ваше Величество! Вы слишком много внимания уделяете какой-то простолюдинке!
— И то верно. Нищета нам не чета, — благодушно захохотал бас. — Так вот… На чем я остановился… Значит, мой достопочтенный предок решил однажды ввести закон о праве наследования по женской линии… А все почему, потому что ему предсказали, что он погибнет от рук своего сына! Слышали эту легенду?
Я вышла в коридор, тяжело дыша и почти ничего не видя перед глазами. Моя комната была совсем неподалеку, а я ковыляла, чувствуя, как внутри все переворачивается. Еще немножечко… Еще чуть-чуть… Дойти бы до комнаты…
Моя рука опустилась на ручку двери, но дверь была закрыта. Дрожащими руками я нашла на поясе ключ, вставила его в замочную скважину, а потом нырнула в темноту, обессиленно падая на кровать.
— Нееееет! — закричала я, задыхаясь и сжимая подушку. — Неееет… За что? Что я им такого сделала? Я же… я… старалась… Я ничего им не сделала плохого… Они не имели права так со мной поступить… Что за несправедливость? … За что обрекать меня на вечное одиночество? За что?… Я же говорила им, что меня не интересуют их наследники!
Перед глазами стояли принцы, которые молча, а кто-то даже с улыбкой смотрел на то, как я валяюсь на полу. Из груди вырвалось рыдание. Я задыхалась, захлебывалась своим горем, понимая, что для них какая-то букашка… Маленькая букашка, которую легко стряхнуть с платья одним движением руки… Маленький человечек, которого легко казнить или помиловать… Им плевать на мою судьбу, плевать на то, что я чувствую… Ладно, принцы! Но зачем лишать меня права любить и быть любимой? Я же могу полюбить не принца? Что значит «чтобы история не повторилась»? У меня что? На лице написано «мечтаю стать новой Золушкой»?
Как же это подло и бесчеловечно!
Я чувствовала, как десятки дорогих туфель просто взяли и растоптали мою жизнь, лишив ее чего-то важного… Я … я… никогда никого не полюблю… Никогда… Я им жизнь, идиотам, спасла…
Я задыхалась, уткнувшись в одеяло, чувствуя, как слезы льются ручьем. Неужели, если я кого-то полюблю, то непременно умру? Где же я так провинилась? И хоть бы кто-нибудь утешил… Еще и преподаватели стояли молча! Могли бы заступиться! У меня такое чувство, словно меня предал весь мир!
В дверь настойчиво стучали. Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки.
— Кто там? — хрипло спросила я, сжимая одеяло. Неужели кто-то пришел меня утешить? Неужели кому-то не все равно, что я сейчас чувствую…
— Их величества и их высочества, желают видеть вас на заключительной части бала! — торжественно объявили мне. — Что им передать?
Маты, которые я паковала в чемоданы ненависти — вот что им передать! Звиздюля бандеролью! Я размазывала рукой слезы по горячим, пылающим щекам, вспоминая ту черную неблагодарность, которой мне отплатили за все… И ведь никто! Никто! Не пришел ко мне, зная, насколько мне плохо…
«Чего ноем?», — появилось на стене, расплываясь перед глазами.
— Ноем?!! — истерично заорала я, швыряя с ненавистью подушку в стену. — Ты это называешь «ноем»? Пошел вон отсюда! Тоже мне… Утешитель! Я кому сказала!
«Ну прокляли, и что с того?» — появилась надпись над упавшей подушкой. «Подушку подними. Тебе потом на ней спать!».
Я просто задыхалась от негодования, чувствуя, как дрожат руки и сердце.
— Прокляли? — я едва сдержала слезы, до боли кусая губы. — Да, прокляли! Прокляли! Навсегда! И теперь я никогда не смогу полюбить!
«Тебе такого не говорили, заметь!» — прочитала я, делая глубокий вдох.
— Никогда… — нервно дышала я, чувствуя, как слезы текут по щекам с новой силой. — Никогда… Страшное слово… Никогда… Меня никогда никто не обнимет… Никогда не поцелует… Никогда не…
«И этого тебе тоже не говорили! Не выдумывай!» — снова появилось на стене, а я уткнулась лицом в одеяло. Мои плечи вздрагивали, а из груди вырывалось на волю несчастное сердце… Бедное, бедное сердце… Теперь тебе нельзя любить… Понимаешь? Нельзя… Тебе запретили…
Сердце громко стучало, отдаваясь в ушах, негодуя против такого запрета.
— Я прошу тебя… Научись не любить… — простонала я, терзая одеяло. — Меня никто никогда не обнимет… Никогда не поцелует… А мое сердце навсегда превратится в камень… Да… В камень… Лучше умереть сейчас, чем жить с осознанием что никогда и никого…
«Тебе сказали, что любовь тебя убьет! Но тебе никто не запрещал любить! И тебя никто не запрещал любить! Как же с тобой тяжело!» — появлялось на стене.
— Лучше умереть… — прошептала я, роняя слезы и глядя в сторону окна странным и долгим взглядом. — Я так не хочу… Не хочу всю жизнь мучится…
Мое сердце ухнуло вниз в тот момент, когда меня резко подняли, отрывая от одеяла, которое я все еще сжимала в темноте. Я едва стояла на ногах, тяжело дыша, а меня грубо и больно прижали к себе, обнимая так, что мои несчастные ребра чуть не ушли на больничный.
— Не обнимет, говоришь? — услышала я низкий и хриплый голос возле уха. В — И что? Ты уже все? Умерла? Давай, объявляй дату похорон!
Я боялась даже вздохнуть, чувствуя щекой мягкий бархат чужой одежды и стальную хватку. В комнате было темно, а мои руки уперлись в чужую грудь, пытаясь оттолкнуть от себя или притянуть к себе… Я еще не решила.
— Так, что у нас дальше по списку? — мою голову резко подняли и запрокинули назад, а через секунду я почувствовала внезапное и неожиданное прикосновение холодных губ к своим губам.
