Глава девятнадцатая.
Проклятье заколдованного замка
— Видел фильм «Потрет Дориана Гея?».
А черт! Проклятый т9!
— Она не дышит! — кричали прямо на ухо, пока я смотрел на ее посиневшую шею. — Не дышит! Она умерла!
Я держал руку на ее шее, чувствуя, сколько сил отнимает у меня заклинание. Ее тело судорожно дернулось, а голубой свет, который струился из моих дрожащих пальцев в тревожной тишине, озарял обугленный коридор.
— Дыши, моя маленькая, — шептал я, глядя как огромный синяк на шее медленно проходит, а ее тело еще раз сжимается в конвульсиях. Ее лицо посинело, а руки безвольно раскинулись, словно крылья подбитой птицы. — Дыши, моя девочка…
Я гладил ее по щеке, глядя на закрытые глаза и умолял, чтобы она жила… Просто жила… У меня нет жизни, чтобы отдать ее … А если бы была, я бы отдал не раздумывая за один единственный вздох… Я поднял тонкую холодную руку, покрывая поцелуями и умоляя ее открыть глаза.
— Нет, вы видели! — изумлялся кто-то за спиной. — Видели? Никогда в жизни такого не видел… Никогда!
Давай, девочка моя, давай… Не хочу тебя потерять… Она снова дернулась и… судорожно проглотила воздух. Моя девочка хватала его так жадно, с такими страшными хрипами, а я чувствовал, как голубой свет на кончиках моих пальцев меркнет. Сделал все, то мог… Увы, я — не целитель… Хорошо, хоть вспомнил заклинание… Теперь остается только ждать…
— Ее точно можно переносить? — поинтересовался кто-то под руку, когда я осторожно поднимал ее тело на руках. Такая маленькая, такая худенькая… Кожа да кости…
— Вы что думаете? Я оставлю лежать ее на холодном полу в коридоре? — я прижимал поникшую голову к своей груди, шепча ей на каждом шагу, что все будет хорошо, что она поправится. Не знаю, слышит ли она меня, но в какие-то моменты мне казалось, что я шепчу сам себе, успокаиваю себя, прижимаясь губами к ее лбу.
— С дороги! — процедил я, отодвигая плечом стадо этих недоумков, которые панически суетились вокруг и не знали, что делать.
— Вот это был магический поединок! Двое против одного! — восхищался какой-то идиот, чье имя я так и не удосужился выучить за ненадобностью. — Ты видел? Видел, как учитель обернулся драконом! А потом! Я сначала тоже не понял, как так получилось!
Она хрипло простонала и съежилась, а я прижал ее к себе, дрожащими руками. «Главное, чтобы ей не было больно!» — шептал я сам себе, чувствуя, как мои руки до боли прижимают к груди драгоценную ношу.
— Все будет хорошо, моя маленькая… — повторял я, целуя ее холодный и липкий от пота лоб. — Двери! Открыли быстро двери!
— Да-да, сейчас! — передо мной распахнули двери ее комнаты, а я прикрыл ее голову рукой, чувствуя, что не могу унять дрожь. Бережно, словно фарфоровую куклу, я опустил ее тело на кровать, глядя как разметались по подушке длинные волосы.
— Все вон отсюда! Обсуждать будете потом! — рявкнул я, отшвыривая любопытных от двери и с грохотом закрывая ее.
Ее рука свисала с кровати, в отчаянии я схватил ее, прижимая к своим губам и целуя каждый холодный пальчик. Я гладил свою щеку ее рукой, в надежде вымолить прощение за то, что не успел защитить ее от самого себя…
— Маленькая моя, — шептал я, снова и снова целуя ее безвольную руку. По ее щеке скатилась слеза, которую я поймал поцелуем. — Только не плач… Не надо… Не надо… Я никогда бы не причинил тебе боль…
Пламя, которое бушевало в груди еще полчаса назад, сменилось льдом. Я пытался согреть ее руку в своих, понимая, что это бесполезно. Она хрипло дышала, а я убирал волосы с ее лица, гладил по щеке, боясь прикоснуться к шее. Я вслушивался в судорожные вздохи-хрипы, а когда не слышал их, то наклонялся к ней, считая каждое мгновенье тишины, умоляя ее вдохнуть.
— Пустите! — раздалось скрипучее за дверью. — И что? Что значит, не входить? Мне можно!
Дверь открылась, на пороге стояла сгорбленная воинственная Шарман, ругаясь с кем-то в коридоре: «Тринадцать мужиков! Тринадцать! И ни один не смог защитить! Принц-принц! Лошадка деревянная, носок в гульфике и замок воздушный! Да я бы, такому как ты, и по большой любви не дала! Даже если бы ты остался последним мужиком на свете! Морковкой бы тебе, мытой!».
— Зачем пришла? — я хмуро смотрел на нее, пока все дружно пытались доказать, что тоже героически сражались. Дверь со скрипом закрылась за спиной Шарман и наступила тишина.
— Я слышала о том, что произошло… — прокряхтела она, подходя ближе и глядя на тело. — И что? Убьешь меня за то, что я посмела войти? Послушай меня, она ничего не знает. Она уверена, что это был ты… И, наверное, было бы лучше, если бы первым, кого она увидела, был бы кто-то другой… Тот, который попытается ей все объяснить!
Я молчал, глядя на маленькую, сгорбленную фигурку старухи, которая обмахивалась веером и тяжко вздыхала.
— Подумай сам, хозяин… Понимаю, что тебе хочется побыть с ней и все такое, но лучше будет, если ей сначала все объяснят! — скрипела Шарман, а потом шумно вздохнула, глядя мне в глаза. — Бедная! Раньше у нее был один идиот, а теперь целых два одинаковых! Выбирай любого! Женская мечта!
— Не смешно! — процедил я, чувствуя, как холодная рука моей девочки зашевелилась и сжала мою руку, заставив меня склониться и прикоснуться к ней губами, шепча, что «все хорошо, что она в безопасности, что больше она и шагу не ступит без меня…».
— Нет, ну а что я такого сказала? — хмыкнула Шарман, пытаясь вытряхнуть мышь из парика. — Два одинаковых любовника — мечта любой женщины! А уж если их зовут одинаково, то вообще сказка! Помнится, у одного герцога … как там его… Эх! Совсем забыла! Родились эти… двойняшки или близнецы… Он увидел их и стал орать: «Один — мой, другой — не мой! Второго нагуляла жена!». Не может, дескать, у него быть сразу двое детей! Так и рассказывал мне сказки всю ночь, мол, убью неверную! Задушу! Да ладно тебе, не смотри на меня так… Она — девочка умная, все поймет… Только дай ей время…
Моя девочка заворочалась, судорожно глотая воздух, а потом ее рука потянулась к своему горлу.
— Тише, тише, — встревоженно шептал я, глядя на то, как она проводит рукой по своей шее, а потом бессильно опускает ее в недра одеяла. — Все хорошо… Ты в безопасности…
Не знаю, как еще успокоить ее, поэтому просто держу ее руку, поглаживая и пытаясь согреть.
— Вот так, еще немного и проклятие было бы снято, — послышалось скрипучее и насмешливое рядом. — А ведь похожа… Очень похожа… Я что? Не узнаю ее? Столько лет прошло … Похожи они, почти одно лицо… Поэтому и рассказывала ей про проклятье, пока ты не вмешался… Знаю, что ты отпустил ту ректоршу с ребенком, хотя мог бы и положить конец проклятию… Вот она… Твоя награда твое милосердие… Дочь, внучка, правнучка… Не знаю, кем она приходится той ректорше…
— Моя награда за милосердие? — прошептал я, вглядываясь в бледное лицо «награды». Ее губы дрогнули, а я оставил на них поцелуй, поглаживая ее бледную щеку. — Хороша награда! Каково это знать, что смерть любимой снимет проклятие?
